Когда я проснусь, у меня будет облако, на облаке будет кот,
Внутри у кота урчалка работает, в полоску его живот.
Кот будет с ладоней мне слизывать песни, улыбки и тишину,
Мы будем гулять по акриловой радуге в тот день, когда я проснусь.
Мы будем гулять, лапы-ноги пачкая, на небе намнём следов.
Мы встретим других – не людей, так ангелов, не ангелов, так котов.
Все вместе, на радуге в ряд устроившись, мы будем пить мятный чай,
И в кожу мне будет, котом прижатое, сердчишко его стучать.
Когда я проснусь, будет полдень матовый, еще, конечно, февраль.
И солнце, улыбчивое, патлатое, подмигивает: пора!
Пора просыпаться, расти задумчиво, травою и вербой – ввысь.
Цвести, колыхаться, стоять под тучами. Пора, говорю, проснись.

...Пока я лежу, потолок качается, я долго и сладко сплю.
Мне снится дорога, «давай останемся», «привет», «я тебя люблю».
На мне поперек мягкий кот раскинулся, серебряный пыжит ус...
Мне кажется, мы не заметим разницы в тот день, когда я проснусь.

© Неизвестный автор

Она стояла уже на самой вершине, уже согнула коленки, развела руки — и только на секундочку обернулась, приоткрыла один глаз — удостовериться, что все в порядке. Но…
Несносное солнце по хозяйски расположилось в комнате.
К великой своей досаде Яра обнаружила, что проснулась.
От ненависти к чистому воскресному утречку защекотало в горле, она уткнулась в подушку и стала допридумывать сон.
… и она прыгнула вниз. Ветер рванул волосы — одно мгновение — стало больно дышать. Она попыталась расслабиться, разжала кулаки, и, взмахнув руками, стала плавно набирать высоту. Там, куда она смотрела, звездная медведица с медвежонком пили хрустальными ковшами лунного цвета мед.
Там было ее место — ей хотелось, чтобы оно было там. Многоцветная колкая пыль ударила в лицо. Яра съежилась комочком и упала на стаю планирующих эльфов. Перед глазами вспыхнул свет сотен крошечных фонариков, оглушил шорох слюдянистых крылышек. Один самый хорошенький эльф на редкость противным голосом прокричал в ухо:
— Номер не определен!
Яра дернула головой, приоткрыла рот и потянула в себя воздух. Спокойно! Кучка светящихся человечков застряла в горле и мешала дышать.
Эльфы носились по телу, истерически вереща:
— Номер не определен! Не определен!
Нервы раскалились и вспыхнули. Жгучая боль раздирала грудь. Стало нестерпимо жарко, раскаленные масляные капельки слез упали на пальцы.
Яра скатилась с кровати, схватила телефон и со всей силой швырнула его об стену.
Несколько минут она лежала на полу уткнувшись лбом в сказочный цветок, изображенный на ковре. Преодолев сонное оцепенение, в нос ударил кислый запах двухнедельной пыли. Девушка чихнула, резким движением перевернувшись на спину, раскинула руки.
Спать уже не было никакой возможности. Яра с трудом заползла на кресло и свернулась там калачиком, соображая, стоит ли сегодня завтракать. Есть, в общем-то, хотелось, но идти на холодную кухню было выше ее сил. Яра закурила, и не заботясь о пепельнице поплотнее завернулась в одеяло. В неожиданно возникшей, непривычной для нее тишине девушка услышала, как переругивались соседи за стенкой, грохоча какими-то предметами, и по звукам догадалась, что они перетаскивали пианино.
«Восемь часов утра, воскресенье» — пробормотала она себе под нос — «Зачем так торопиться жить?»
«Довольно с каждого дня своей заботы» — неожиданно и четко промелькнуло в ее голове. «Докатилась. Спозаранку в воскресенье я цитирую Христа! Кажется, во мне погибла великая поэтесса».
Раздались нестройные аккорды до-минор, и после минутного молчания из-за стенки прозвучала одна из модных легкомысленных песенок в дружном хоровом исполнении соседской семьи.
«О, птички ранние! И не лень ведь!» Яра потянулась за журналом, и в этот момент в дверь постучали. Девушка вздрогнула, столбик пепла упал на светлый пододеяльник и рассыпался серой пылью.
«Своевременный визит. Приятно» — пробурчала она, и, чуть наклонившись, крикнула в прихожую:
— Входите! Дверь, собственно, не заперта.
Грохоча сорок шестым размером тяжеленных ботинок Олег проследовал в комнату. Жизнерадостный взгляд, широкая улыбка, вопросительный жест.
— Сидишь?
— Доброе утро. Сплю.
— Пойдем.
— Объяснись.
Брови сошлись на переносице, губы надулись, Олег присел на ручку кресла.
— Ярочка, мы же договаривались — легкими движениями стряхивая с нее пепел, пробасил Олег — Я же просил не курить натощак.
Яра пыталась пригладить руками взъерошенные за ночь волосы.
— Не паясничай. О чем мы договаривались?
— В церковь пойти. Тебе же, цитирую, интересно посмотреть на проявления столь почитаемой и во всем мире признанной формы тихого сумасшествия.
Девушка громко расхохоталась, и, откинув одеяло, встала напротив Олега.
— Феноменально! Ты, может быть, еще припомнишь речь великого вождя и учителя Владимира Ильича Ленина от 26 октября 1917 года? Позволь, я начну — Уважаемые товарищи коммунисты! Революция, о необходимости которой так долго говорили большевики, наконец-то свершилась. А теперь — дискотека!
Молодой человек прищурил правый глаз и озабоченно посмотрел на подругу
— Ярочка, покажи-ка ножки. Так, хорошо, деточка, а ты не помнишь, случайно, какой ножкой ты встала с кровати? Уж, не с левой ли? Ай-ай-ай, ну, ничего страшного, сейчас дядя тебя поцелует и все пройдет.
— Отстань. Не пойду я в никакую церковь. И нечего быть таким злопамятным.
Настроение заметно улучшилось, и Яра даже с удовольствием подумала о чашке горячего кофе с соленым крекером.
— Олежек, скажи что-нибудь приятное.
— Свечи и тихая музыка, тепло и спокойно.
— Где? — Яра сделала приглашающий жест рукой по направлению кухни.
— В церкви. — Олег зачем-то снял ботинки и поставил их в самую середину им же натоптанной кучи песка.
— Ну-у, братец, видимо говорить придется серьезно и долго.
— Я весь внимание! Чаю мне побольше, и можно без хлеба.
— Сейчас все будет. Девушка поставила чайник на огонь и закурила.

***
Они трудолюбиво обрабатывали жирную землю, выращивали исполинские огурцы и кислые яблоки. Пуская в ход остроконечные стрелы, они добывали птицу и белок, устрашали многочленных соседей-кочевников. Они прилежно молились каждому камню, и каждой тучке, и лету и осени. Жили себе и жили, работали, думать не думали, что есть Он — только один, и Он решает все. Маленькая вера устраивает маленького князька, большому же царю нужен фанатизм. Рамки власти должны быть определены, что бы можно было, смело проверять ее глубину. Пауки-крестоносцы расползались по планете.

Мирная славянская земля вздрогнула. За верхушками далеких деревьев вспыхнул непривычный свет — из огня и теней зарево. Ярославна, как всегда в это время, плакала на стене Путивля-города, плакала и любовалась бескрайними просторами, стелившимися прямо под ноги солнцу. Зарево она увидела первой. С трудом передвигая затекшие ноги, старуха развернулась лицом к городу и отсемафорила дежурному охраннику: к нам гости. Сгорбленный силуэт Ярославны вопросительным знаком навис над вечерним городом.
Дежурный не успел сладко потянуться. Путивляне не успели еще удивиться поздним гостям. Красочная кавалькада уже неслась по узким переулочкам. Ошарашенные горожане перешептывались: киевляне пожаловали. Один из всадников, укутанный в какие-то кровавые лохмотья, развернул коня, потрясывая копной вьющихся волос, оглянулся на обезумевший город и бешено расхохотался, закинув изящную голову. Терновый венок плавно подрагивал в такт его смеху.

Слишком долго крестникам загнивающей Византии пришлось сражаться с языческой Русью. Каждый умирающий с именем Перуна на устах заставлял их сомневаться. Сотни обращенных утопленников выбрасывал на берег возмущенный Днепр. Осеняемая христианским крестом проливалась кровь невежественных землепашцев. Мужики сердито отплевывались и вспоминали имя нового бога. С востока подул шквальный ветер. Это сытые монгольские кони громко фыркали, стряхивая, на скаку пену с губ.

Рязанец не спал. Радостные думы занимали его. Когда полуденный жар патокой разлился над городом на руках у тещи заверещала новорожденная дочь. Утомленная мать сразу уснула. Рязанец не спал, он бежал к лесу, задумав сделать дочери подарок. Это будет вырезанная с любовью и нежностью фигурка богини Мокошь.
Монгольское нашествие.
Период централизации.
1586 - 1700.

Меня всегда тяготила жизнь в большом городе. Какая-то она чересчур шумная и динамичная для меня; летом сухая и жаркая, весной сырая и промозглая, а осенью и вовсе серая. Одна отрада — зима. Даже самые больше города немного успокаиваются под пыльным снежным одеялом, что дает короткое время передышки. Родился я в маленьком и чистом пригороде, всего два часа езды на поезде от шумной столицы и, ты будто попал в другое измерение. За это я люблю маленькие города, в них нет этого нервного потока, там все естественно и всегда тепло. Но жизнь и обстоятельства все-таки вынудили меня перебраться из своего тихого угла в гордость всей страны — Москву. Нет, мне нравится Москва, люблю когда ночью она вся сверкает миллионами огней, навевает гордость за отечественных архитекторов хвастаясь старинными зданиями, люблю узкие улочки и исторические центры, памятники, множество мест дышащих настоящей историей, которую, о счастье, можно понюхать и потрогать. Но к сожалению это — единственное, что мне любо, не смотря на то, что это много. Но ежедневная суета, шум, пыль и городская скучная жизнь с гордостью выходят на первый план, жестоко отодвигая то немногое, что любимо. Спустя пару лет активной жизни в городе я совершенно точно понял: мне нужен дом. Хотя бы просто сарай, но пускай он стоит где-то в глуши, среди милых с виду старинных домиков почти канонной русской деревни. Наверное, тогда я буду счастлив, потому что точно буду знать: мне есть куда сбежать от разогретых беспощадным солнцем каменных джунглей. Совершенно твердо приняв решение о приобретении своего куска счастья я засел дома и принялся усердно работать, силясь прыгнуть выше головы и выжать из себя невозможное. Говорите фриланс — это хорошо? Как бы не так. Да, вам не нужно каждый день подрываться в семь утра и ехать в метро через всю Москву, выходя оттуда словно изнасилованным, не нужно каждый день выслушивать вопли вечно недовольных начальников, а в конце месяца оплакивать свою крошечную зарплату. Да, вы точно знаете, что получите ровно столько, сколько заработаете и никто не сможет урезать ваше финансирование, разве что внезапно проснувшаяся лень. Но в тоже самое время вы можете полагаться только на себя, постоянно принимать сложные ответственные решения и при этом, если хотите заработать, вкалывать не по восемь часов в сутки, а в лучшем случае по шестнадцать, а то и вовсе по тридцать шесть, после чего вы мутируете в натуральный овощ, не способный в мозгу даже дважды два умножить. Но все-таки, для меня это всегда лучший вариант, поскольку я чрезвычайно нетерпим ко всякого рода принуждениям и ощущениям, что кто-то имеет надо мной несправедливую власть.
Гонимый своей мечтой, как я уже говорил, я принялся работать в утроенном режиме, попутно продумывая план покупки и переезда. Вроде все просто: выбрал, заплатил, въехал, релаксируешь до конца дней. Но если бы все было так просто, как это звучит на словах. Истинное мучение — выбирать место для дальнейшего счастливого проживания. Я, например, не люблю юг и хотел бы жить на севере, но при этом мне хочется, чтобы в саду моей мечты росла черешня, абрикосы, шелковица, и все прочие за что я готов продать душу, но что совершенно не хочет расти на севере, черт возьми. При этом я не в силах выбрать регион, который наиболее бы меня устраивал. Вроде и хочется забраться к черту на рога, но вдруг спустя полгода мне опротивет деревенская жизнь и я захочу вернуться в город, который по изначальному плану должен располагаться в тысяче километров от моего райского угла? Скажу вам честно, я чуть не сошел с ума пока определился со всем. Но вот свершилось: я купил дом! Свой, настоящий, в Тверской области богатой буйной растительностью, меленький уютный домик из сруба, с небольшим участком, речкой неподалеку и даже, в качестве бонуса, телегой для лошади. Люди продавшие мне дом моей мечты оставили телегу просто так, ничего за нее не взяв. Кажется у них самих никогда не было лошади.
Счастливый, первые пару месяцев я просто наслаждался долгожданной тишиной, настоящей природой вокруг, несмолкаемым пением птиц и озорным свежим ветерком. Даже комары водившиеся в моей деревне в огромных количествах не могли испортить моего удовольствия. Спустя какое-то время я устал сидеть без дела и принялся заниматься эстетической стороной вопроса. Стоит заметить, что участок хоть и был небольшим, однако совершенно не обработанным. Поэтому мне пришлось изрядно поломать голову и лишиться очередной горстки нервных клеток в поисках фирм, занимающихся ландшафтным дизайном. Я вдруг осознал, что совершенно не приспособлен к деревенской жизни. Я понятия не имею как топить печь, ухаживать за огородом, как сажать деревья и как они растут. С бешеным рвением я принялся скупать в магазинах ближайшего города все книги, в которых так или иначе упоминалось ведение деревенского хозяйства. Я нанял несколько фирм, некоторые из которых меня разочаровали, но к счастью все обошлось без серьезных последствий. Полгода усердной работы и мой участок преобразился до неузнаваемости. Вдоль периметра красовался новенький, свежеокрашенный забор, рядом с задним крыльцом разбилась клумба с чайными розами, у самого конца участка, там, где были задние ворота красовались молоденькие вишни, пара яблонь, вдоль забора чередуясь выстроились дубы, березки, елочки, у переднего крыльца росли кусты смородины, малины и ежевики — красота, то что нужно для счастья. Каждое утро и вечер я с непередаваемым удовольствием поливал все это из шланга важно пожевывая соломинку в зубах, обязательно водрузив на голову кепку или панамку, чувствуя себя истинным сыном деревни. Какого же было мое удивление, когда спустя некоторое время мне и этого показалось мало, я совершенно точно понял: мне нужен кто-то живой рядом, кто-то, с кем я сумею разделить свое тихое счастье. Но вот вопрос: кто? Однозначно не кто-то из двуногих, тут и речи быть не может, только животное. С этим вопросом я мучился сильнее всего. Вы скажете, что проще всего завести собаку или кота и успокоиться, да только со мной это не пройдет, так как я боюсь собак и не люблю их громкий лай, а кошек и вовсе считаю бесполезными животными. Не помню ни одного представителя кошачьих, который не раздражал бы меня своей надменностью. И какие у меня были варианты? Хомячки и крысы отпадали сразу, как и дикие животные. Первых я просто не воспринимал всерьез, ибо нацелился на приобретение друга, а не мини развлечения на два часа, а заводить в доме медведя было бы попросту безумием. Несколько дней ломая голову над этим вопросом я вдруг пришел к гениальному решению: мне нужна лошадь! Ну конечно, кто еще? Это едва не единственное крупное млекопитающее, к которому я питаю неподдельную симпатию и которого не боюсь. Но вот опять проблема: я совершенно ничего не смыслю в лошадях. Когда-то в детстве я смотрел на этих хвостатых гигантов и восхищению моему не было предела, но близкого контакта с ними я так и не достиг — не было ни времени, ни возможности. Но ведь я буду не я, если не воплощу в жизнь очередную безрассудную идею. Вновь преисполненный энтузиазмом я вновь совершил ряд набегов на книжные магазины, на этот раз скупая книги о лошадях. Помимо этого я прошестрил весь интернет доступный мне в поисках информации о новом предполагаемом друге. Уже тогда я видел как мы будем вечерами валяться в зарослях вишневых деревьев, я буду рассказывать коню сказки, а он изредка пофыркивая будет меня слушать. Но тут я столкнулся с новой проблемой: лошадей было так много и все они были такими разными, что я понял — мне придется потратить уйму времени на своеобразный кастинг. Как ни странно, мне понравилась эта идея, и собравшись с деньгами я сел в машину и начал свое путешествие. Ближайший пункт назначения был неподалеку, в соседней деревне я видел несколько лошадей, туда и направился.

Следователь достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, с шелестом сгораемой бумаги затянулся и выпустил в потолок струю белого дыма. Он не спрашивал, можно ли курить в кабинете или стоит выйти на лестничную клетку, его не интересовали такие мелочи. Главврач еле слышно вздохнул, и взгляд его забегал по столу в поисках ёмкости, которая послужила бы пепельницей. Не отыскав ничего подходящего, пожилой мужчина протянул следователю блюдце из-под собственной чашки, с горестью наблюдая, как безжалостно серый пепел уничтожает его безупречную белизну.
— Больной был в палате один? - хриплым глухим голосом спросил следователь, быстро подняв взгляд на врача и снова опустив, что-то царапая карандашом в блокноте.
— Да. Палата пациента закрывалась на ключ с наружной стороны, пациент был изолирован.
— У кого есть ключи от двери?
— У меня и у дежурных санитаров. Ночью дежурили Бесов и Калмагоров.
— Как вы можете охарактеризовать их? Коротко.
— Жалоб на них никогда не поступало. К больным относятся внимательно, к обязанностям ответственно, - следователь кивнул и снова затянулся.
— Кто-то из больных еще мог проникнуть в палату?
— Исключено. В ней нету даже окна, - ответил главврач, поправив очки на переносице, — Я не понимаю, кто мог это сделать.
— Пока следов чужого присутствия в палате не обнаружено. Могу я почитать историю болезни?
— Конечно, - следователь докурил, затушил сигарету и, взяв папку, собрался покинуть кабинет.
— У Пексимова было интересное расстройство, - добавил врач ему в спину, — иногда он говорил мёртвой о женщине.
Следователь задержался в дверях ровно настолько, чтобы дослушать до конца, а затем, не оборачиваясь, вышел прочь.

***
— Лицемер ты, Андрюша, - качая головой говорила мне Таня, моя сестра.
— Это еще почему? - спорить я не собирался. Наверняка так оно и есть. Разница только в том, что я никогда не задумывался над такими вещами.
— Ты говоришь, что нужно быть добрым, участливым, нельзя пройти мимо чужой беды. Говоришь о сострадании. А сам готов следовать своим же словам только тогда, когда это может произвести на кого-то должное впечатление. Ты, Андрюша, лицемер.
— Но ведь всем на свете не поможешь, - резонно заметил я, улыбнувшись.
— А всем и не надо. Кто-то в настоящей беде встречается не так часто.
— Если я буду спасать каждого, кому требуется помощь, мне не хватит времени на свою жизнь. Я самоотверженный и смелый каждый раз, когда мне это выгодно. Иначе какой смысл?
— Смысл сделать кому-то хорошо.
— Пф-ф, Таня. Ничего не бывает бесплатно. К тому же, я не требую высокой оплаты. Если моё доброе дело поможет произвести впечатление на хорошенькую девушку, я не задумываясь сделаю его. Тому, кого я спасаю, нет никакой разницы, зачем я это делаю, результат остаётся прежним.
— А если впечатление будет производить не на кого?
— То я скорее всего пройду мимо. У меня есть масса иных дел. Наверняка отыщется кто-то менее занятой.
Таня не ответила. Вздохнула и посмотрела на меня грустным взглядом. "Лицемер" читалось в нём.

***
В моей палате совсем тихо. Только треск неисправной лампы нарушает иногда тишину. Тут ничего нет, кроме кровати. Мои ладони забинтованы и болят. В прошлой палате я разбил окно голыми руками, изрезался весь, но зато добился своего — теперь я сижу один, в комнате с мягкими стенами, где нет окна.
Уже три дня я не видел её. Мне стало немного спокойнее, а сегодняшней ночью я даже сумел заснуть. Ненадолго, проснулся через пару часов, затравленно озираясь по сторонам — вдруг она сумела пробраться и сюда тоже.
Каждый день ко мне приходит врач и не меньше часа разговаривает со мной. Я молчу. Смотрю в одну точку и не произношу ни слова. Врач вздыхает, качает головой и кормит меня новой порцией таблеток. Я ничего вам не скажу. Всё равно никто из вас мне не поверит, зато в том, что я псих, вы лишний раз сможете убедиться.
Иногда приходят мама и сестра. Садятся рядом. Мама каждый раз горько плачет, уткнувшись лицом мне в плечо, гладит по голове и зовёт: "Андрюша, Андрей. Посмотри на меня, сынок". Таня держится, я не видел её слёз, но чувствовал, что она злится. Прости меня, Таня. Это ведь ты упекла меня сюда. Я знаю, ты хотела как лучше, но я не псих. Если бы ты смогла её увидеть, ты бы мне поверила. Но она приходит только ко мне.
Оставь меня, пожалуйста, оставь.

***
На неделю я приехал домой, взяв на работе отпуск. В ночь перед отъездом припозднился с друзьями и пришел домой сильно заполночь, сразу лёг спать — боялся опоздать на утренний поезд. Но выспаться мне так и не удалось. В половину пятого утра я проснулся от холодящего душу крика женщины, доносящегося из открытого настежь окна. Её плач и мольбы о помощи звучали в лучших традициях фильмов ужасов. Что там делали с ней, я не знаю, убивали или насиловали. Я встал с дивана и закрыл окно, избавив себя от раздражающих слух звуков, мешающих спать. Живу я на самой окраине города, но кроме меня тут есть еще люди. Кто-нибудь вызовет милицию.
Утром я собрал сумку и поехал на вокзал, даже не вспомнил о криках неизвестной жертвы.
Через пару дней мне позвонила мама. Она часто звонит поделиться новостями и узнать мои. Тогда я и вспомнил о том страшном утре — неподалёку от моего дома в канаве нашли труп молодой женщины.

***
Нередко в больнице можно было услышать крики. Некоторые особенно буйные пациенты способны были издавать на удивление громкие и пугающие звуки. Именно поэтому на истошный вопль санитарки, донёсшийся из моей палаты, среагировали не сразу. Бедной женщине первой посчастливилось обнаружить мой изуродованный труп.
На пропитанном кровью постельном белье лежал я. Предполагалось, что я, лицо опознать сразу было невозможно. Рот разорван, челюсть сломана и свёрнута бок, язык с корнем вырван. В моих глазницах зияют жуткие кровавые провалы, лицо залито запекшейся кровью из глубоких ран — его будто рвали когтями. Горло разорвано в клочья, трахея вырвана, тело покрыто ссадинами и царапинами. Создавалось впечатление, что в палату ко мне этой ночью наведался взбесившийся медведь.
Милиция приехала быстро. Пока персонал больницы успокаивал разнервничавшихся больных, а санитар Коля отпаивал валерьянкой первую свидетельницу моей смерти, служители правопорядка осматривали палату и опрашивали людей. Некоторые крепкие и с виду хладнокровные мужчины глядя на меня бледнели, отворачивались, и предпочитали внутрь больше не заходить.
Следователь прибыл позже остальных. Молча осмотрел моё тело, палату, выслушал пока путанные предположения экспертов, побеседовал с главврачом. Неустанно он что-то записывал в свой блокнот, изредка едва слышно хмыкал, но лицо его не выражало не единой эмоции.
— Чем вы занимались в промежутке между двумя и тремя часами ночи? - следователь расположился в кресле, а напротив него стояли двое ночных санитаров, которые дежурили в ночь убийства.
— Мы играли в карты, - потупив взгляд ответил молодой Бесов, когда молчаливая пауза стала уже совсем неловкой. Калмагоров на секунду поднял на товарища раздраженный взгляд и снова опустил его в пол.
— Видели или слышали что-то подозрительное?
— Нет, ничего такого. Только убитый что-то кричал, но с ним это бывает.
— Вы не отреагировали на крик? - бесстрастно продолжал следователь.
— Нет, я же говорю, что...
— Да он раньше постоянно кричал, - Калмагоров перебил Бесова — Стёкла бил, в истериках исходил весь, буянил, в общем. Как перевели его в одиночку, так затих на пару дней, а вчера ночью опять.
— Как долго он кричал, ответить сумеете?
Помолчав, санитары переглянулись и синхронно помотали головой.

***
Спустя пару месяцев после того дня я снова приехал домой на выходные. Поезд пришел поздно ночью, с вокзала я шел практически один. Когда подходил к своему дому, невольно задержался у буйных зарослей сирени напротив своего окна. В памяти всплыл эпизод двухмесячной давности. Может, если бы я не поленился набрать короткий номер на телефоне, женщина осталась бы жива?
Дурные мысли. Я не виноват. Встряхнув головой, я направился к подъезду.
Дома все спали. В микроволновке меня ожидал ужин, но есть я не хотел. Умылся с дороги, переоделся, лег на диван почитать книгу перед сном и сам не заметил, как уснул.
Проснулся я рано, около пяти утра. На дворе стояло начало сентября, и из открытого окна прямо на меня дул прохладный ветер, рискуя превратить все выходные в борьбу с простудой. Я поднялся, подошел к окну, закрыв его, опустил ручку вниз и бросил беглый взгляд на улицу. Но даже этого короткого взгляда хватило, чтобы сбросить с себя остатки сна и в мгновение покрыться холодным, липким потом. Я посмотрел снова, и теперь ужас охватил всё моё сознание. Внизу, напротив своего окна я увидел труп женщины. Она была обнажена, тёмные волосы спутаны, левый висок пробит, из него на лицо стекала кровь. В животе зияла здоровенная дыра, открывая обзор на внутренние органы. Вся она была испачкана в земле, тело покрыто синяками и кровоподтеками. Она стояла и смотрела мне прямо в душу, не шевелясь. Только ветер иногда трепал её волосы.
Я в ужасе отшатнулся. Оступился и рухнул на пол, сильно приложившись копчиком о голый паркетный пол. Сердце колотилось так бешено, что, казалось, намеревается пробить грудную клетку навылет. Может, я еще сплю и всё это просто дурной сон? Я ударил себя по щеке. Потом ещё раз, сильнее. Больно. Значит, это не сон.
Убедиться в полной мере в реальности увиденного мне довелось несколько позднее.

***
— Туз! - на стол упала карта с изображением красного ромба и буквы "Т" посередине.
— Крыть будешь или возьмешь? - Бесов с азартом поглядывал на товарища, который продувал уже третий кон.
— Черт тебе ворожит, не иначе, - недовольно отозвался Калмагоров, скинув все свои карты на стол. Стало очевидно, что ещё одна победа снова за Бесовым.
— Я отлить. Вернусь, сам колоду сдам.
В больнице царил безмятежный полумрак и тишина. Справляя нужду, мужчина прислонился головой к стенке и прикрыл глаза — жутко хотелось спать, а смена закончится еще очень нескоро.
Привычную ночную тишину больницы разорвал полный ужаса мужской вопль, разнёсшейся по всему этажу. Калмагоров вздрогнул и выругался, поскорее заканчивая с туалетными делами и бегом направляясь к палате Пексимова. Бесов уже стоял у её двери и прислушивался к исходящим изнутри крикам.
— Ну ты, чего орешь? Ночь на дворе! - раздраженный Калмагоров кулаком ударил по двери.
— Погоди ты, давай посмотрим, - Бесов обеспокоенно перебирал связку с ключами.
— Да ну его. Пусть орет, может, хоть горло сорвет наконец-то. Идём. Сейчас замолчит, - Бесов растерянным взглядом проводил товарища, но подумав, спрятал ключи в карман и в качестве завершения тоже приложил свой кулак к двери.

***
Таня сидела напротив и смотрела на меня со смесью ужаса и непонимания в глазах. Конечно, она давно заметила, как я изменился. Стал дёрганым, нервным, потерял сон и аппетит, патологически боюсь окон и зеркал. Перестал ходить на работу, видеться с друзьями, выходить из дома. Я только и делаю, что постоянно говорю о ней. Вижу её в отражениях зеркал, во сне, а когда я просыпаюсь, то уже знаю, что там, за окном моего дома, снова стоит она. Она преследует меня на работе, на отдыхе, в любом месте, где бы я ни оказался. Стоит только выглянуть в окно.
— Андрей, - устало говорит Таня, и в её голосе я слышу горечь, — мёртвые не встают из могил. Тебе всё это только кажется.
— Нет, - отвечаю я и нервно докуриваю третью сигарету подряд.
— Тебе нужно к врачу.
— Он мне не поможет. Я должен сделать что-то, чтобы она ушла. Я не понимаю, что. Помоги мне разобраться с этим, - я смотрю на сестру с надеждой. Она медленно вздыхает, устало прикрыв глаза, еле заметно улыбается и гладит меня по щеке.
— Ложись спать. Мы подумаем над этим завтра.
Я ловлю Танину руку на своей небритой щеке, крепко сжимаю в своей и целую её. Таня уходит, и я забираюсь под оделяло, немного успокоенный её участием.
Сквозь закрытую дверь я не слышу, как она тихо плачет, разговаривая с кем-то по телефону.
Утром за мной приехали.

***
Измотанный бессонницей, я ходил по палате от одной стены к другой. Она не приходит сюда. Может быть, я нашел место, где могу спрятаться?
Наверное, уже глубокая ночь. В больнице тихо, иногда до моего уха доносятся редкие разговоры дежурных санитаров.
Я устал. Руки дрожат, голова тяжелая и отказывается соображать, за последнюю неделю я спал в сумме максимум часов десять. Ещё немного в таком же темпе, и я в самом деле сойду с ума.
Я сел на кровать и прислонился спиной к стене. Затем лёг на спину, подумал, перевернулся на бок, ощущая, как моё измученное, изголодавшееся без отдыха тело благодарно гудит. Веки налились свинцовой тяжестью и опустились. Я был не в силах их поднять.
Когда я снова проснулся, в палате было темно. Наверное, лампочка перегорела, пока я спал. А сколько я спал?
Я сел, часто моргая и пытаясь разглядеть в темноте хотя бы собственную руку. Не сразу я различил мерзкий тошнотворный запах гниющего тела. Замер, даже дышать перестал, прислушиваясь к звенящей тишине. В правом углу услышал посторонний звук и сразу же ощутил, что там кто-то стоит. Чья это могла быть злая шутка?
По моей спине, вдоль позвоночника пробежал ледяной паучок страха и застрял где-то между позвонками. Мне стало холодно, но весь я покрылся потом. Во рту пересохло, дыхание стало частым и шумным.
Двинувшаяся мне навстречу тень из тёмного угла — последнее, что я видел в своей жизни.

Структура бытия

Каждый раз открывая глаза после сна я вижу перед собой высокий белый потолок с внушительного размера трещиной в штукатурке. Эта картина может приобретать разные оттенки, в зависимости от того, в какое время суток мне довелось проснуться. Летним утром трещина кажется почти шизофренической улыбкой Чеширского кота, а зимней ночью или вечером, в мареве уличных фонарей, и, если повезет, свете луны, все это выглядит даже как-то зловеще. Каждый раз я жду, что в следующий раз из трещины мне на лоб или нос скатится робкая струйка холодной воды, что заставит меня поморщиться и тихо выругаться, но в следующий миг послышится грохот и треск, и весь потолок, вместе с трещиной и потоком не очень чистой воды обвалиться прямо на меня, даруя такую смешную и странную смерть, ну, или хотя бы увечья. Нет, я не хочу умирать, жить мне, в какой-то степени даже нравится, а подобные желания возникают исключительно по причине опостылевшего однообразия, повторяющегося изо дня в день, каждый раз по одинаковому сценарию. Прямо так: проснувшись, я вижу трещину в потолке, не более минуты созерцаю её, в надежде что хотя бы сегодня что-то в ней поменяется, но в следующий же миг слышу, как за окном пробираясь по трамвайным путям грохочет грудой железного тела желтого цвета трамвай. И это тоже бывает каждый раз. И звук проезжающего трамвая вонзается в барабанную перепонку раскаленной иглой, настойчиво гарантируя, что и сегодня тоже ничего не поменялось.
И следующее подтверждение не заставляет себя ждать. Соседская псина пролает под моими окнами обязательно три раза, ровно три раза, а сосед же, или его жена, не упустят случая рявкнуть на нее, каждый раз даже с одинаковой интонацией, от чего псина зальется еще более экспрессивным лаем. И я это тем больше не люблю, что мне не нравится ни мой сосед, ни его истеричная жена, ни их собака, которая, кажется, ничем от них обоих не отличается, а удивительным образом даже сочетает в себе все их исключительно человеческие качества.
Тявк рыжей псины заставит меня окончательно убедиться в наступившем дне, осознать его, и заранее разочароваться, потому что и так уже понятно, что он совершенно такой же, как вчерашний.
Ах, да, сейчас-сейчас, это самый потрясающий момент: будильник. Он каждый раз опаздывает со своими обязанностями, и будит меня тогда, когда я уже сижу на диване и с укором поглядываю на него. И только тогда механизм, сперва будто виновато, начнет немного поскрипывать, а потом разразиться звонкой трелью, которая тут же начнет раздражать слух, и будет, соответственно, наскоро прервана ударом ладони. На самом деле будильник все делает вовремя и ни в чем не виноват, просто я каждый раз просыпаюсь раньше него. Прежде чем он успевает спохватиться, но потом оказывается поздно и будильник снова виноват.
А что дальше? А дальше все тоже самое: мои глаза привычно осматривают помещение, в котором я нахожусь и которое мне положено называть своим домом. Тут, конечно, бардак. И даже если вечером я убралась, во всяком случае, точно помню, что убиралась!; даже если я это помню — утром все равно будет бардак. Пустые пачки из под сигарет, опрокинутая пепельница и серебристый пепел на голом полу, наверняка грязная кружка из под чая, а то и не одна, какие-то скомканные бумаги, и обязательно, старый огрызок деревянного карандаша, который всегда лежит на одном и том же месте, всегда. И каждый раз он повернут ко мне своим обглоданным моими же зубами боком, и каждый раз в голове мелькает мысль, что, наверное, хватит грызть карандаши, но стоит только взять его в руку, как та, словно фантомная, сама тянет его к лицу. Иногда мне кажется, что я почти слышу этот полный тоски вздох несостоявшегося Буратино. Хотя, скорее всего, мне просто кажется.
Так, а сейчас из-за угла двери выглянет собачья морда. Сейчас, сейчас...вот она! Доброе утро, морда, тебя-то мне и не хватало как раз для полной картины. А где же вторая? А, вот и вторая, и третья и...нет, это же точно не собака, это самый настоящий кот! А откуда у меня кот? Не было кота вчера, я точно это помню. А сейчас вот он, нагло трется хвостом о широкую грудь моего пса, который с нетерпением ждет приглашения на пороге комнаты, ждет, когда я разрешу ему поздороваться. И стоит мне только кивнуть, как сперва старший пес, а за ним и остальные, бешено размахивая пушистыми хвостами рванут ко мне, запрыгнув на диван и обнимая меня лапами, настойчиво намекая на то, что неплохо было бы погулять.
...Но откуда же кот? Черный, с зелеными глазами, громко мурлычущий и явно чего-то от меня ожидающий. А что я могу ему дать, незнакомому коту? Да ничего не могу, я котов вообще, вы знаете, не очень-то жалую, и как-то опасаюсь их. Подозрительные они. Но что же, черт бы меня побрал, делает эта меховая тварь в моем доме сегодня утром, когда его тут быть не должно вовсе?
Я ощутила, как привычное течение обстоятельств поменялось, от чего где-то глубоко в мозгу стало немного больно. Одновременно с этим мне стало на мгновение смешно от того, что какой-то жалкий кот смог одним своим наличием совершенно меня обескуражить. Привычная логическая цепочка прервалась и сплелась в какие-то невероятные узлы, все стало так стразу непонятно, и я в один миг потеряла все ориентиры. Что мне делать дальше? Мне было страшно даже подняться с дивана, именно потому что я явственно видела проклятого, неизвестного мне, черт знает откуда взявшегося кота, который хрипло, словно ржавая пружина, мурлыкал мне, издеваясь, видимо.
Недолго мне пришлось бороться с собой. Вооружившись одеялом словно сетью, я крадучись начала пробираться в прихожую, куда и манил меня кот своим противным и неприятным мне мявком. Проклятое одеяло норовило закрыть мне обзор, что само собой меня раздражало, потому что кот почти сразу пропал из поля зрения. На воевать с одеялом времени уже не было, прямо за углом я слышала, как черный демон в облике кота царапает когтями шкаф, намереваясь оставить на нем вечный след. Коротко выдохнув, будто я решила принять пятьдесят грамм на душу, я в затяжном прыжке раненного носорога выпрыгнула из-за угла, планируя одеялом поймать кота, что у меня без сомнения получилось бы. Я, конечно, ушибла колено и стукнулась лбом о шкаф, но это частности, ей богу, разве сейчас это важно? А важно-то было то, что никакого кота под одеялом не было. Под одеялом вообще ничего не было, кроме неинтересного мне ботинка. Но постойте, куда же девался проклятый кот, если только что он был тут, и просто физически не мог никуда исчезнуть? А, в прочем, может быть он успел удрать в комнату?
Но ни в комнате, ни на кухне, вообще в квартире кота не оказалось, будто бы его и не было вовсе. А, может, его и правда не было, просто мое воображение сыграло со мной такую злую шутку? Это было уже неважно, потому что привычный мир, хотя бы сегодня, серьезно покачнулся, что повлекло за собой дальнейший день не такой, как тысячи предыдущих.
Засыпая, я видела перед собой трещину в штукатурке высокого белого потолка. Я давно уже знала о том, что где бы я не заснула, проснувшись, все равно увижу трещину, услышу трамвай и лай соседской псины, в комнате будет бардак, обглоданный карандаш на привычном месте, вечером сосед напьется, будет кричать, избивать сына и ломиться ко мне в квартиру. Я точно знала, что так будет всегда, каждый раз, каждый день. Но засыпая сегодня, я видела трещину в штукатурке высокого белого потолка, и сегодня она была мне совершенно не интересна, и даже своим видом не вызывала привычной цепочки размышлений, всегда, к слову, одинаковых. Сегодня что-то пошло не так, что нарушило привычную картину мира и это было...хорошо? Не важно. Главное, что это просто было. Было не как всегда.