| |
|
С Третьей Космической
| |
| Эрин
♀
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:16:00 | Сообщение # 586
Сообщение
отредактировал(а) Эрин - Вторник, 09-Май-2017, 16:17:05
|
Ранг: Зрелый волк
Постов: 2284
Репутация: 281
Вес голоса: 5
| 396е сутки, Фельгейзе.
Часть II
Что было между этим коридором и странной пустой комнатой, разгороженной очередной сеткой пополам, Альтаир запомнил довольно смутно. Помнил, как с него сняли эти странные зверские наручники, нацепленные Санта Аулом, как отобрали «Сказки», и как не удалось выпросить книгу назад; как усадили на стул и долго заставляли вертеть головой, никак не находя удовлетворяющего ракурса для фото. Помнил какие-то очереди из таких же, как он, уставших, унылых и пассивных индивидов. Только один из них постоянно шумел, громко что-то кричал и возмущался, и в итоге охранники-санитары скрутили его, вкололи что-то бедняге в шею и уволокли его куда-о прочь.
Здесь не существовало времени. Альт заметил это практически сразу, как пересёк порог первой решётки. Он уже не мог сказать, находится ли он тут десять минут или несколько часов. Не мог сопоставить события в чёткой последовательности, соединив их какими-то внятными перешейками, не мог оценить длительность тех или иных эпизодов, сохранившихся у него в памяти.
И здесь не было ни одних часов. Нигде. Ни одного табло с цифрами, если исключить номерки на дверях.
Подумав об этом, отметив для себя этот факт, Альт вдруг будто выпал из какого-то странного оцепенения, вернулся в реальный мир, совершенно не воспринимавшийся до того каким-то слишком сонным сегодня сознанием нейрийца.
Он нашёл себя в очередной очереди. Очереди, ведущей к какому-то окошку в новой решётке. Перед Альтом осталось всего два индивида. Уже спустя несколько секунд одному из них выдали стопку, очевидно, одежды, и он удалился дальше, туда, куда Шакс почему-то не мог поднять глаза. Или... не то чтобы не мог. Сейчас просто не осознавал, что это вообще возможно.
Следом за первым ушёл и второй, и Альт оказался единственным, кто стоял у окошка. За решёткой сидели два индивида: старый, сгорбленный саахшвет, чья кожа посветлела от возраста и покрылась белыми пятнами, и тёмный, почти чёрный табуретик-лаккиец.
— Имя? — хрипло вопросил саах.
— Альт.
Серокожий поморщился и посмотрел на нейрийца сильно сузившимися глазами. Глянул на развёрнутый рядом голографический экран.
— Альтаир Шакс, полагаю?
— Нет. Просто Альт.
— Шакс, — вздохнул старик. — Номер пятьсот девяносто три.
Лаккиец посмотрел на своего коллегу, сверил фото на экране с лицом Альта, и только после этого просканировал нейрийца каким-то странноватым устройством. А затем удалился куда-то вглубь помещения со своей стороны. Альт, приглядевшись, увидел там ряды этажерок, заполненных одеждой. Одинаковой одеждой. Противно-жёлтыми штанами и куртками.
Когда лаккиец вернулся, прежде чем передать принесённый набор формы Альту, он отдал куртку саахшвету. Тот, не глядя, отработанным до механики движением отпечатал номер на нагрудном кармане прибором, похожим на небольшой утюжок. И только после этого стопку отдали новому обитателю больницы.
— Переодевайся. Вон там, в углу, — приказал саахшвет. — Ботинки, штаны и жакет одеть, водолазку не снимать, рубашку пока что просто сохранить. Кое-что ещё получишь потом.
В указанном углу стоял надзиратель с парализатором и валялась одежда, очевидно, оставленная другими «новичками». Сбрось шкуру, в которой ты пришёл сюда, оставь её на входе в другой мир. Облачись в новую кожу и забудь, что за пределами серого здания есть ещё что-то...
— Ты не мог бы одеваться побыстрее? — голос у охранника злой и холодный. — Долго копаться будешь?
— Ортэ, у меня нет самых важных частей рук, если вы не заметили. А без них определённые действия реализовываются с трудом.
— Мне наплевать. Ускоряйся как хочешь.
Альт недовольно поворчал что-то, неловко пытаясь натянуть жакет. Что что-то тут не так, он понял ещё на этапе штанов. Они были... какие-то странные и не слишком-то удобные в определённых местах. Впрочем, на его тощие ноги налезли — и ладно. Но вот теперь, надевая жакет, нейриец осознал, в чём проблема.
Выточки.
— Это женская форма! Какого чёрта? — вернувшись к окошку, Альт гневно стукнул рукой по отделяющей работников от заключённых решётке, сгрузив туда спалившийся в своей принадлежности предмет одежды.
Саахшвет удивлённо изогнул лысые брови, покосился на лаккийца. Тот хлопнул своими глазками-бусинками с совершенным непониманием.
— А разве оно — не женщина? — даже в синтезированной речи, не слишком хорошо обычно передающей интонации, читалось немалое удивление.
— Нет, — покачал головой саахшвет. — «Оно» — мужчина.
— Я не знал. Оно похоже на женщину. Такое же утончённое.
— Не утончённое, Корж11, — вздохнул старик. — Просто тощее.
— Хватит говорить обо мне так, будто меня здесь нет! — встрял Альт. — Просто выдайте мне другую форму, и я пойду. Лады?
Но другую форму выдавать отказались. Мол, один комплект в одни руки, размеры закончились, индивидуальный пошив... оправдания нерадивых раздатчиков противоречили одно другому, но фактом осталось одно: ближайшие несколько дней Альту предстояло провести в женских штанах, а там уж обещали посмотреть. Ну, спасибо на том, что не заставили надевать жакет и разрешили оставить родную водолазку.
Обувь хотя бы удобная, села неплохо. Интересно, неужели под редких нейри специально шьют тюремные ботиночки? Или это только ему, Альтаиру? Потому что туфли явно не для представителей другой расы. Ничья обувь нормально не сядет на узкую, но длинную нейрийскую стопу.
Дальше было ещё много скучных процедур. Был медосмотр, на котором из Альта зачем-то высосали целый пакетик крови, предварительно истыкав ему иглами все руки в попытках найти вены. Да вроде бы вот, видно их прекрасно сквозь тонкую бледную кожу, а попасть никто не может.
Был стоматолог, который долго заглядывал Альту в рот и так же долго боялся сделать что-либо ещё. Коллеги подбадривали его, но сами даже подойти боялись. В конце концов беловолосый поклялся, что не будет кусаться, и, покрытый молочными полосками ужаса, стоматолог-танимиец всё-таки порассматривал ротовую полость нового заключённого более внимательно, посовав в его зубастую пасть свои противные инструменты.
Чем дальше шло время, тем сильнее терялось его ощущение. Сейчас ещё утро? День, вечер, ночь? Ни в одном из виденных Альтом помещений не было ни часов, ни даже окон. Но везде в самом здании то ли тюрьмы, то ли лечебницы царили вечные зелёно-серые сумерки. Замороженный мир...
Но всё рано или поздно заканчивается. Вот и все эти скучные мучения в один прекрасный момент тоже прекратились.
— ...Здесь теперь будешь жить — надзиратель отворил массивную дверь с маленьким стеклянным окошком вверху и впустил Альтаира в одноместную, вытянутую комнатку, похожу на крошечную коробку. — Располагайся. Будешь хорошо себя вести — через некоторое время сможешь свободно выходить в общие зоны. А пока, как будет что-то нужно — можешь жать на вот эту штуку, — он указал на большую зелёную кнопку на стене рядом с кроватью. — Но это только в том случае, если тебе действительно нужна помощь. Будешь тыкать и просить стакан водички — получишь нагоняй. Питание три раза в день, пока выходить не разрешат, будешь питаться тем, что принесут. Всё понял?
— Всё, — согласно кивнул Альт и зашёл в комнату.
Или, вернее было бы сказать, камеру..?
Захлопнулась дверь за спиной, и нейриец остался в прозрачной, серой тишине совершенно один.
— Добро пожаловать домой, — безрадостно бросил он куда-то в пространство, вскинув жёлтые глаза к высокому потолку. — Ты родился в Пустоте. И в Пустоте всегда должен был умереть...
Много времени Альт провёл, просто лёжа на койке лицом вниз. Серое пространство вокруг высасывало все силы, и помимо них оставалось только терпение и не проходящее чувство ожидания. В определённый момент нейриец настолько отчаялся, что начал отсчитывать секунды. Но у него никак не получалось поймать ритм...
Время здесь априори не было возможным. Само существо тюрьмы-больницы противилось попыткам его возвращения в свои стены.
Когда Альт уже совсем потерялся, растворился в этой консервированной неподвижности, чувство ожидания внезапно оправдалось. Дверь отворилась, и знакомый уже то ли надзиратель, то ли санитар позвал на выход.
Сопровождаемый этим индивидом в чёрной форме, проводимый по пустующим серым коридорам, усеянным дверями других камер-палат, Альт оказался доставлен в просторный кабинет. В нем было уже не так серо и сумрачно. Наоборот — сверху бил яркий свет, и белоснежные стены умножали его, отражали. Светлая мебель, которой тут самый минимум, ни единого декоративного элемента помимо одного пластикового горшка с маленьким, пушистым зелёным растением... Это место напоминало нейрийцу медотсек «Стрелы» в те времена, когда им заведовал старина Эльсо.
А если это место — медотсек, значит, в нём... где-то должен прятаться врач.
Альт плавно, с подозрением перевёл взгляд на стоящий в центре кабинета стол. Там, сливаясь с окружающим белым пространством так же, как это некогда делал Эльсо, сидела на узком стуле тонкокостная солонианка. Одетая в белое, и сама — воплощение болезненной чистоты. Только вот, в отличии от Эльсо и всех остальных виденных Альтом солониан, она совсем не имела зелёной полосы, что расчерчивала бы её голову на две симметричные половины.
— Присаживайтесь, господин Шакс, — указав рукой на кресло по ту сторону стола, мягко сказала она, но голос её заставил волну холодка пробежать по нейрийской спине.
— Альт. Пожалуйста, зовите меня Альтом, — нерешительно попросил беловолосый, послушно занимая указанное место.
— Хорошо. Альт. Меня зовут Тага Элана Рирм, приятно познакомиться.
Её губы изобразили улыбку, но, как и большинство обычных солониан, она не умела улыбаться так, чтобы походило на правду, когда не испытывала настоящих чувств.
Обманщица.
— Этого недостаточно, — холодно заметил Альт. — Недостаточно изогнуть губы, чтобы выглядеть дружелюбно.
Элана коротко расширила глаза, но по чёрным их провалам нельзя было определить эмоции. Удивление? Растерянность?.. Злость?
Но Альт видел её насквозь. Как и от всего в этом проклятом месте, от доктора Тага Рирм несло отчаянием, холодом и мертвечиной. И ещё — страхом.
— Всё хорошо, Альт, — несмотря на это, она говорила спокойно, видя, как его отчего-то начинает трясти. — Вдохни и выдохни. Расслабься. Ты в безопасности.
Обманщица. Обманщица!
— Ниа Л'Арха, — тихо произнёс нейриец, опустив взгляд куда-то на стол. — Я буду звать вас так.
— Хорошо. Мне нравится.
Она вновь улыбнулась своей ничего не значащей улыбкой. Вновь примерила бумажную маску. Ей было плевать, что сидящий напротив индивид разглядел фальшь. Как и все солониане, Элана умела лишь следовать отработанным программам.
Но Альта она не могла провести.
— Вы даже не спросите, что это значит?
— Это не важно. Если ты хочешь звать меня так, ты можешь.
— «Тень смерти». Я буду звать вас «тенью смерти».
И вот теперь в широко раскрывшихся её глазах Альт прочитал короткий проблеск... настоящего ужаса. Ужаса? Почему..?
Эта эмоция исчезла быстро, растворилась во всепоглощающих чёрных дырах солонианских зрачков. Элана коротко моргнула, чуть тряхнув головой. Знакомство с новым подопечным шло совсем не по плану. Но она не могла понять, что не так.
— Если ты не против, давай перейдём к тому, ради чего я тебя сегодня пригласила. Позволишь?
Короткая усмешка на тонких губах, ненадолго обнажившая так напугавшие стоматолога треугольные резцы.
— Позволю.
Дальше шло много каких-то бессмысленных на взгляд Альта вопросов, на которые он отвечал без какого-либо энтузиазма, и несколько тестов, которые нейриец заполнил, совершенно не думая над какими-либо из ответов. Были опять эти странные чёрные пятна на белом фоне, вызывавшие у беловолосого неприязнь ассоциирующимися с ними образами, были какие-то цветные карточки...
Тага Рирм не нравилась Альту. Ну вот совсем не нравилась. Она была фальшивая и мёртвая, совсем как андроид. Беловолосый вспомнил, как все на «Стреле» звали андроидом Эльсо, и понял, что это было очень далеко от правды. Эльсо выглядел малоэмоциональным, но являлся настоящим, искренним, а Элана... имелось в ней что-то поддельное. Она выглядела пустышкой, и на лице её Альт видел лишь маску, за которой ничего не мог разглядеть. Да и понять не мог — есть ли что разглядывать?
И всё же, что-то там пряталось. Что-то, что доктор стремилась скрыть изо всех сил.
— Расслабься, постарайся избавиться от всех мыслей, а затем назови мне пять слов, которые первыми придут тебе в голову. Не думай над ними. Сможешь?
Вопреки словам Эланы, Альт всё-таки немного подумал. Подумал над тем, зачем ей это нужно и с какой целью она заставляет его проходить все эти тесты, заполнять формы и отвечать на вопросы, многие из которых уже задавала Ихира. Разве ответы не должны быть уже где-то записаны? Она не верит митхе Стау?
Как она смеет не верить митхе Стау?!
— Альт? Попробуешь?
— А? Д-да, да, хорошо. Слова... сколько там..?
— Пять.
— Ладно. Ладно, сейчас.
Пять слов?
Альт откинулся на спинку кресла, скользнул взглядом по стене за спиной Тага Рирм, от закрытого плотно сходящимися полосками жалюзи окна вверх, к месту, где в неподвижном бою вертикаль сходится с горизонталью, и дальше по белому потолку, в углу пошедшему жёлтыми разводами... Когда в глаза резко ударило мертвенно-голубое свечение продолговатой лампы, нейриец захлопнул глаза, пряча во тьму чувствительные, не приспособленные к такой яркости большие, легко пропускающие в себя свет зрачки.
В обычное время беловолосый мог бы испугаться просьбы ни о чём не думать и ни за что не сумел бы. Потому что его мозг никогда не слушался и всё время делал что-то назло. Потому что постоянно, постоянно роились там не подконтрольные сознанию мысли-насекомые, что только жужжали и жалили, жалили, жалили...
Но сегодня был особенный день. Сегодня все мухи сдохли, и в голове у Альта была только звонкая, стерильная чистота. Как в этом кабинете, как во всём этом чёртовом сером здании... Прозрачная и ясная, словно линза, но совершенно мёртвая.
Вдохнуть и выдохнуть. Вдохнуть запах лекарств вперемешку с отчаянием, выдохнуть чуть-чуть подогретый воздух, полный... пустоты.
— Пустота.
Первое слово. Всеобъемлющее слово. Всё из ничего, ничто из всего. Сосущий чёрный вакуум, пространство от макушки до потолка этого кабинета, нечто, распирающее грудную клетку. То, что одним своим существованием может аннулировать что угодно. Бурное море на задворках сознания, чёрное и кислотное. Не вступай в его волны, не трогай его непроглядную гладь — ухватит, ужалит, засосёт и утопит... Растворит в себе, уничтожит. Прячься, прячься, когда идёт шторм. Беги от чёрной воды.
Пустота — всё внутри, что нельзя описать словами. Это пожирающий голод, которого Альт никогда не был способен ощутить, в то время как он медленно глодал его тело, натягивая тонкую кожу на тяжёлые кости; это сосущее одиночество, гнездящееся где-то под сердцем; это комок в грудной клетке, острыми шипами дерущий внутренности; это проклятый колодец, полный воды, отравленной чувством потери. Это тяжесть вины, чёрным вином наполняющая бокал, жгущая горло крепким алкоголем, который, впрочем, никак не помогает забыться. Это самая страшная боль, настолько сильная, что её прекращаешь чувствовать. Самые страшные раны, из которых кровь хлещет, не переставая, раны, что опасны даже для нейри, что никак не могут зажить...
— Раненый.
Раненый делом, руками, которые он когда-то любил, руками, так часто согревавшими его прогоревшее, обуглившееся сердце. Раненый словом, острым, как лезвие ножа, как осколок разбитого зеркала, как проткнувший кожу обломок кости.
Истыканный раскалёнными спицами болезненных воспоминаний, растерзанный ненавистью. Ненавистью, несправедливой и фальшивой, стремящейся сожрать всё, уничтожить, и тем спасти, прикрыть, испарить теперь причиняющую боль любовь.
Ненавистью, которая заставляла стирать любые напоминания о том, кто был дорог, выкидывать всё, что могло вызвать хоть какие-то воспоминания. Рвать, рвать связи с прошлым, рвать собственные нервы...
— Рвать.
Он пытался рвать. Он пытался! Но ничего так и не вышло. Не помогал алкоголь, на помогали таблетки, не помогали чужие, уже совсем другие слова. И ненависть, внушённая этими словами, ненависть тоже не помогала. Каждый раз возвращалась боль, накатывало волнами чувство вины. Но теперь они уже не отступали — накрыли с головой и качали, качали в своей токсичной толще.
Ненавидеть легче, чем чувствовать вину. Ненавидеть — легче. Но быть ненавидимым — во сто раз больнее.
«Иногда я завидовал тебе уже тогда, когда мы ещё были друзьями. И сейчас тоже завидую», — Альта просили ни о чём не думать, но теперь он уже не мог. Вновь начал подниматься ураган, вновь забил крылышками назойливый рой. — «Как хорошо было бы всё просто забыть, как хорошо...»
Забыть. Забыть тёплые руки, шрамы на правой кисти, в которых тоже чувствовал себя виноватым. Забыть пряди чёрных волос, что проскальзывали сквозь пальцы тёплым и мягким шёлком, забыть разговоры ни о чём и обо всём одновременно, забыть чувство защищённости, никогда не покидавшее в непосредственной близости. Забыть ночи, что Он провёл без сна, утешая Альтаира Шакса, борясь с его демонами. И побеждая...
Забыть правду, ранившую сердце, только-только воскресшее из углей, как воскресают из пепла мифические птицы-фениксы, и ложь, выплюнутую собственными губами из-за опрометчивой, неконтролируемой злобы. Забыть доверие и счастье.
Забыть глаза, эти чёртовы глаза, за стеклянной гладью которых пряталось намного больше, чем когда-либо было и в принципе могло быть в живых зрачках Альтаира. Забыть глаза, в доверчивой лазури которых Альт видел небо целого мира и своё собственное светило.
Свои собственные льдисто-голубые звёзды, ведущие к свету сквозь непроглядную мглу.
— Голубой.
Счастье цвета неба, бирюзовое солнце, лазурная вода на берегах воображаемых морей... звёзды, к источнику света которых всегда можно было прикоснуться рукой. Всё это — они, эти проклятые глаза. Голубые глаза.
Ненависть и боль по ту сторону ничего не выражающих зрачков, смертельно опасные, как шторм, как снежная буря, что утопила в себе всё то, что когда-то было дорого — это тоже они.
Тоже он.
«Я так хочу ненавидеть тебя! Я так хочу ненавидеть! Но почему, почему я больше не могу?!»
Руки дрожат, и если бы были пальцы, они бы вдавливали сейчас в твёрдые подлокотники кресла свои прочные чёрные когти. Плотно сжаты губы, сомкнуты веки, но из-под них всё равно вытекает жгучая горечь. Дрожащее дыхание.
Пауза, долгая-долгая пауза.
— Пятое? — врывается в бушующий вихрь эмоций голос Эланы. — Ты назвал лишь четыре, Альт.
Четыре, четыре. Каким будет пятое?
Боль. Смерть. Забытье. Они приходят на ум вместе с кучей других, но пульсируют яркими красками, гудят, как тревожные сирены. Такие простые истины... их проще всего достичь. Какой путь выберешь? Чего из этого ты хочешь больше всего?
«Если перед тобой три двери, от каждой из которых у тебя есть ключ, выбирай четвёртую.»
Глаза Монстра напротив, горящие во тьме. Отвернись. Отвернись, не смотри, нажми на спуск!
Отвернись и увидь, что на самом деле ты хочешь...
— Прощение. — тихий, но твёрдый голос. — Прощение, доктор Тага Элана Рирм. Запомните это слово. Оно... нравится мне особенно сильно.
Альт слышит едва различимый смешок. Его — её..? Резко открывает глаза. Завязанным в узел рукавом стирает со щеки тонкую полоску блестящей влаги.
— Почему ты задумался, Альт? Я же просила не...
— Мне плевать, что Вы просили, ортэ, — едко отзывается беловолосый. — Мне обещали хорошего специалиста. Того, кто ВЫЛЕЧИТ меня! А не... Вас. Вы обманщица. Вы фальшивка. Как мне может помочь тот, кто сам что-то явно скрывает?!
— Альт, я открыта перед тобой.
— Нет. Нет, нет, Вы лжёте. На вашем лице маска, которая трещит по швам, но вы думаете, что я дурак, что я не вижу!
— Альт...
— Вы — мой психиатр?! Я должен Вам — ВАМ — доверять?! Как я могу быть искренним, стоя безоружным перед дулом закованного в броню танка, не уверенный даже, что могу докричаться до кого-то внутри?! Как я могу, как я могу доверять той, кто не доверяет мне?!
— Альт, я доверяю тебе.
— Нет. Нет! Лгунья! Лгунья! — нейриец подскочил на ноги, оттолкнув кресло назад. Сгорбился, выпятив позвоночник, поставив дыбом несуществующую шерсть на загривке. — Вы боитесь меня!
На мгновение, лишь на едва уловимое мгновение чуть шире стали чёрные глаза.
— Почему ты так думаешь?
— Я чую, — прошипел Альт. — Но мне не нужно этого, чтобы знать наверняка. Мне достаточно посмотреть на ваши руки.
Полностью закрытую белую одежду дополняли никак не вяжущиеся с общим стилем серые синтетические перчатки.
— Снимите их, — Альт дёрнул головой, указывая на этот предмет одежды, — Снимите чёртовы перчатки, и я поверю в то, что вы не боитесь, что вы готовы мне довериться. Сейчас. Снимите.
Элана пристально поглядела на свои руки несколько секунд, и, несмотря на то, что солонианка ничуть не сменила своей позы, Альт видел, как она вся напряглась. Но её сомнения длились не так уж долго.
— Послушай меня, Альт, — спокойным голосом сказала она, пряча руки куда-то под стол. — Сядь, успокойся...
— Я так и знал, — с ядовитой ухмылкой выплюнул пират и обрушил своё худое тело в отдалившееся от стола кресло. — Лгунья. Что ж... хорошая компания подобралась. Мы с вами друг друга стоим.
Элана довольно долго молчала. И Альт молчал. А затем солонианка сказала:
— Думаю, на сегодня мы закончим. Тебе нужно отдохнуть, освоиться в новой для тебя обстановке. Встретимся чуть позже, когда ты чуть-чуть успокоишься. Но перед этим...
Она наклонилась и, судя по звуку, достала что-то из ящика стола.
— Дай мне руку, пожалуйста.
Альт немного посомневался, но всё-таки протянул солонианке левую руку.
Она выложила на стол небольшую стеклянную баночку и шприц, затем набрала в последний довольно много прозрачного лекарства. Развязала узел на рукаве нейрийца и закатала тот до самого плеча пациента.
— С этого дня начнётся твоё лечение, Альт, — тихо сказала она. — И медикаменты — его неотъемлемая часть. Для нейри разработаны специальные препараты, однако они имеют ряд возможных побочных...
— Просто вколите уже в меня эту дрянь, и я пойду в свою каменную конуру «успокаиваться», — вяло огрызнулся беловолосый.
Элана лишь сузила глаза, примерила иглу к бледной коже... а затем вдруг отложила шприц и сняла перчатки.
— Хорошо, ты прав. Я немного боюсь тебя, — призналась солонианка, мягко обвив белыми пальцами руку пациента. Альт непроизвольно всем телом вздрогнул от этого действия, удивлённо посмотрел в чёрные колодцы глаз Тага Рирм. — А ты явно относишься ко мне несколько предвзято после... «митхи Стау». Я уже знаю, что ты не любишь перемены. Но... нам обоим придётся немного поработать над собой, чтобы достигнуть каких-то успехов в твоём лечении, согласен?
Альт даже не заметил, когда игла успела войти под его кожу и выпрыснуть всё лекарство. Только смотрел, смотрел, как загипнотизированный, на Элану.
— А теперь я позову санитара, и он проводит тебя обратно в твою комнату. Отдохни хорошенько, ладно?
— Л... ладно...
Элана нажала несколько клавиш, вызывая нужного провожатого. Он явился через несколько минут, и только тогда Альт неуверенно поднялся с кресла, оглянулся растерянно на Тага Рирм. Она проводила пациента взглядом, в котором вновь сложно было углядеть — или угадать? — какие-либо эмоции. Когда за Альтом и санитаром закрылась дверь, она устало выдохнула, наложила пальцы на виски и, закрыв глаза, поморщилась, будто от боли.
А Альт, медленно шаркая по серому-серому коридору под пристальным взглядом одетого в чёрное санитара, думал о том, что у него забрали «Сказки народов Ахвешта». Это было невероятно обидно. Морей просил беречь, а он, Альт, лишился последнего подарка Сайрин в первый же день. Последнего подарка — и последнего, похоже, предмета, способного представлять собой личное имущество нейрийца. У него не было теперь больше ничего кроме него самого. Разве что считать ещё тюремную форму.
Да и та — женская...
Отчего-то мысли в голове с каждой минутой начинали путаться всё сильнее, будто Альт засыпал на ходу. Потом заныло что-то в голове, и, наклоняя её из стороны в сторону, нейриец чувствовал, будто там плещется из края в край какая-то жидкость. Потом эта «жидкость» распределилась равномерно и начала монотонно давить на стенки черепной коробки. Альту это всё не нравилось, но он не придал этому особого значения — ну, подумаешь, головная боль... эка невидаль.
Но когда ноги стали как будто ватными, и контуры предметов перед глазами пошли рябью, он понял, что что-то не так. В свою комнату нейриец проходил, уже едва-едва держась на своих двоих, а затем, свалившись на кровать, через несколько минут ощутил острый приступ тошноты.
«Что происходит?»
Странные ощущения всё накапливались и накапливались, становились всё сильнее и сильнее, но нейрийская система контроля за состоянием, та часть тела беловолосого, что обычно отвечала за регенерацию, сейчас молчала. Значит, всё хорошо. Всё в пределах нормы, и это всё вызвано, скорее всего, уже типичными голодом, нервами и усталостью.
«Она права. Надо отдохнуть. Постараться просто уснуть. Завтра будет лучше.»
Но уснуть не получалось. Даже несмотря на то, что Альт ощущал дикую сонливость, такое необходимое временное забвение всё никак не накрывало его своим тёплым, тёмным одеялом.
К середине ночи беловолосому стало совсем паршиво.
Пульсация в голове сделалась невыносимой, и гул, ужасный гул, исходящий из неё, натягивал барабанные перепонки так, что Альту казалось, будто они вот-вот лопнуть. Он не мог ровно дышать, как ни пытался, глотал воздух урывками, иногда по нескольку секунд не имея возможности вдохнуть или, наоборот, выдохнуть, потому что что-то в его теле периодически забывало, как надо совершать эти элементарные действия.
С ума сходил желудок, и в конце-концов нейрийца вырвало едким жёлтым соком, и во рту осталась отвратительная горечь. Желудку нечего было исторгать из себя, но он всё равно выделывал такие кульбиты, из-за которых казалось, что сам орган хочет в лучшем случае вывернуться наизнанку, а в худшем — в немедленном порядке покинуть тело Альта.
Чтобы не пачкать бельё желчью, Альт нашёл в себе сил только свесить голову с кровати.
«Что происходит, Всезрящий, что? Это кара? На самом деле я выбрал не ту дверь? Ответь!»
Альт чувствовал, как взбесившаяся энергия циркулировала в его жилах с такой скоростью, что всё тело горело, а на лбу выступила нездоровая испарина. Температура ползла вверх. Но та часть мозга, которая должна была всё это контролировать, которая сейчас должна была бить тревогу и указывать, что не так, молчала, хладнокровно молчала...
«Воды. Мне нужна вода. Я видел тут умывальник!» — истерично подумал Альтаир, кое-как оторвав лицо от затхлого матраса и оглядываясь.
Он не видел почти ничего, но белое пятно раковины на тёмно-серой бетонной стене удалось кое-как обнаружить.
«Так. Раз, два, три, встали!»
Не встали. Попытавшись оттолкнуться от матраса руками и сесть, скинув с края койки ноги, Альт упал на пол весь, ударив о бетон свои бедные, не защищённые мягкой плотью кости. Это сейчас оказалось куда больнее, чем бывали все падения до этого. Позвоночник прострелило какой-то адской волной, похожей на мощный удар током, а затем Альт почувствовал, как у него отнимаются ноги.
«Мне нужна вода. Вода!»
Потребовалась целая вечность, чтобы доползти до умывальника, и ещё одна — чтобы, ухватившись за край раковины, подтянуть себя выше, принять сидячее положение, привалившись спиной и плечом к стене, зажав себя между умывальником и углом камеры. Ещё несколько веков оказалось необходимо для того, чтобы вспомнить, как открыть кран с ручкой вместо сенсора.
Господи, да это прямо как на колонии...
Альт лакал воду жадно, словно выбравшийся из пустыни скиталец, но его тут же, снова и снова рвало. В какой-то момент, сплюнув в раковину, нейриец узрел на рябящей её белой поверхности ярко-синие разводы крови.
Что..? ЧТО?!
Случайный взгляд на руку — и всё встаёт на свои места.
«Это всё она! Она вколола мне какую-то дрянь! Она решила меня убить! Это не тюрьма, это камера смерти! Они все обманывали меня, все! Они решили меня казнить!»
«Митха Стау не могла врать. Не могла, глупец.»
Тогда это произвол! Что происходит?!
С этим надо разобраться!
«Кнопка. Тот провожатый говорил жать на кнопку. На кнопку...»
Мысли улетали, рассыпались песком, и Альту приходилось вновь и вновь повторять себе, что он делает и что ищет. Светящуюся зелёную точку возле двери удалось отыскать лишь спустя ещё одну вечность. И нажать на неё оказалось ещё одной задачей, по сложности равной спасению всей чёртовой Вселенной. Благо, она хоть находилась совсем невысоко, будто бы и была рассчитана на тех, кто не может подняться с пола.
Когда в комнате раздался голос, шипящий, искажённый динамиком, Альт, даже не пытаясь разобрать, что ему сказал некто на том конце линии, прохрипел в предполагаемый микрофон так громко, как только мог:
— Доктора Тага Рирм сюда... немедленно...
Время здесь не существовало, но всё же сейчас тянулось до немыслимого медленно, а потому Альт не мог судить, насколько быстро Элана явилась в его коморку на самом деле. Он бы сейчас не смог различить минуту и несколько часов — и из-за магии всего этого места, и из-за собственного состояния.
Ко времени прихода солонианки нейриец знал точно только одно: ему стало ещё хуже. Энергия теперь не просто бесилась, нет — она пульсировала выплёскивалась из тела беловолосого немыслимо огромными, по меркам бережливых нейри, порциями, а температура тела наоборот только росла.
И всё сильнее уплывала от сознания серая действительность.
Тага Рирм явилась в комнату своего пациента белым ангелом средь серого камня. За ней следовали чёрными чертями два санитара. Увидев распластавшегося на полу нейрийца, они ловко подхватили его и просто положили обратно на кровать.
— Что... что вы вкололи мне?! — срывая и без того сбоящее дыхание, максимально громко вопросил Альт.
— Лекарство, — совершенно спокойно сказала Элана, чуть склонившись над койкой нейрийца. — Я собиралась сказать тебе про побочные эффекты, но ты решил, что это лишнее.
— Побочные эффекты..? Побочные эффекты?!! — голос с хрипа вдруг подскочил на визг. — Какие у чёрту... эф-эффекты?! Я УМИРАЮ!!
— Нет, — холодно ответила солонианка. — Нет, это не так.
— Я... знаю! Я это чувствую!!
— Это пройдёт. Тебе просто нужно отдохнуть.
— Отдохнуть, отдохнуть?! У вас на всё... один ответ?!
— Всё будет хорошо.
—Лгунья! Лгунья!!
Элана утомлённо вдохнула, сдалала шаг прочь от кровати, обернулась и что-то короткое бросила санитару. Он подскочил к кровати и ловким движением вогнал иглу уже заготовленного шприца Альту в шею. Нейриец дёрнулся, но на большее у него не хватило сил.
Последним из того, что Альт запомнил, был меркнущий во тьме белоснежный силуэт Тага Рирм.
It doesn't matter what you've heard,
Impossible is not a word,
It's just a reason for someone not to try.©
|
| Анкета
|
| |
| Вольф_Терион
♂
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:18:07 | Сообщение # 587
|
|
Ранг: Зрелый волк
Постов: 1007
Репутация: 130
Вес голоса: 4
| 401е советские сутки, Фельгейзе. Часть I
401е сутки — вовсе не обычный день. 401е сутки — это общегалактический праздник, гордо именуемый «День Закона». В этот день, каких-то 1265 лет назад, наконец-то поймали и показательно казнили самого страшного серийного убийцу всех времён и народов. 937 жертв — и это только доказанных! Немудрено, что Храсса помнят уже более тысячи лет, и будут помнить ещё как минимум столько же.
Если только его не переплюнет кто-нибудь другой, что всё же крайне маловероятно. Но чтобы стремиться к этому никому не было повадно, Совет узаконил на эту дату замечательную традицию: индивид, совершивший преступление в 401е сутки, понесёт за свой проступок удвоенное наказание, будь то административный штраф или продолжительное заключение за уголовщину. Нагрешил на пять пожизненных? Значит, получишь целых десять! Попробуй-ка, переживи!
…впрочем, нейри смог бы.
Другая славная традиция Дня Закона — поздравлять и чествовать всех полицейских. Даже тем, кто работает не очень, в этот день выписывают небольшую премию, что уж говорить о сотрудниках, которые числятся у начальства на хорошем счету? Действительно, не день, а праздник!
Не обошёл этот праздник и Жейвенскую государственную больницу. С самого утра медсестра, дежурящая сегодня в регистратуре, окруженная по такому торжественному поводу подружками, пробила по базе находящихся у них в стационаре пациентов. Вдруг среди них затесался настоящий, живой полицейский?.. Иии, да-а! Под радостный визг девушек база выдала целых два имени: Фийо и Дженнифер Роуз. Правда, почти сразу же энтузиазм медсестёр немного поугас: Фийо, как представителя редкой расы панатеров, здесь знали все. И все знали, что он уже почти год лежит в глубокой коме. Не выйдет поздравить, не выйдет с ним поговорить. А вторая, Дженнифер Роуз, кто она такая?.. Поступила совсем недавно, лежит в терапии, восстанавливается после операции на брюшной полости. О-о, да лежит не просто так, а после боевого ранения!!!
— А я её знаю, — вдруг подал голос один индивид из скопления медсестёр. Причём индивид мужского пола, единственный на ближайшие метров десять во все стороны, хотя с окружающими его девушками он сливался идеально: по-танимийски невысокий, очень стройный, даже скорее худой, обладающий тонкими и довольно смазливыми чертами лицами, одетый в точно такой же, как и все вокруг него, халат. Еще у этого индивида был высокий, тонкий голос, который уже сложно было назвать мужским, но который ещё не дотягивал до женского. Говорил он всегда тихо, со стесняющимися интонациями, и смотреть предпочитал в пол, а не на своего собеседника. — Одиннадцатая палата же. Я у неё был… пару раз. Она, мм…
— Что «м-м», Руд? — хихикнула одна из медсестёр. — Красивая?
— М-м… — индикационные полоски Руда залились столь насыщенным розовым цветом, что медсёстры больше ничего не спрашивали. Но хихикали уже все.
Для Роуз собрали небольшой подарочек: корзину с живыми, посаженными в горшок с землёй цветами, украшенную цветными лентами и привязанными к ручке двумя большими, ярко-жёлтыми воздушными шариками. Цветы не пахли, к сожалению: в больницу не допускают то, что может «раздражать». Зато выглядели их лепестки очень нежно, очень красиво, и, что самое главное, всё растение целиком являлось гипоаллергенным.
В десять часов утра, ни много ни мало как десять медсестёр с крайне счастливыми выражениями на лицах, заявились в палату к Дженнифер, поставили подарок на тумбочку рыжей и столпились вокруг приговорённой к поздравлениям.
— Госпожа Роуз, с Праздником Вас! — широко улыбаясь, произнесла одна из медсестёр. — Спасибо, что работаете! Спасибо, что защищаете! Всё — для Вас! Мы Вам здесь очень рады! — сразу после этой фразы медсестра поперхнулась, потому что её под бок локтем толкнула соседка. — В смысле рады, что Вы несёте мир и порядок в нашем городе!
Дженнифер, до того мирно читавшая принесённую Джоном по её просьбе хронику войны с роем Ахнор, уронила книгу на колени и окинула внезапно вторгнувшуюся в её палату процессию крайне непонимающим взглядом. А следом, осознав, зачем все эти индивиды пришли и что сказали, сильно покраснела, то ли от смущения, то ли от усилившейся растерянности.
«Надо им что-то ответить! Ответь, немедленно!»
Роуз окинула беглым взглядом компанию поздравляк, их дары и неуверенно буркнула:
— Б-большое спасибо...
«Поздравляки» просияли.
— А ранение — скажите, Вы его получили на службе? — восторженно поинтересовалась медсестра коллега-по-расе Роуз. — В Вас стреляли настоящие бандиты?! А часто Вы… в больницах?
Дженнифер хлопнула глазами, ещё сильнее покраснела и отвела глаза куда-то в стену.
— Н-не часто. Вообще в первый раз. И нет, не на службе. Я, э-э-э... напилась, заблудилась и поцапалась с каким-то мелким грабителем.
Медсёстры переглянулись. Кто-то после признания Дженнифер выглядел смущённо, кто-то потерянно, а кто-то, наоборот, восторженно. И одна из таких восторженных личностей нашлась первой, сделала шаг вперёд, вытянула шею и спросила, разглядывая Джен так пристально, что смутился бы даже не социофоб.
— И Вы его уби-и-и-ли? — с тихим восторгом выдохнула она.
Дженнифер удивлённо вытаращила глаза
— Нет конечно, ты что, чокнутая? — загробным голосом выдохнула она, отогнувшись в противоположную от медсестёр сторону. — Даже если бы я имела шанс, на кой чёрт мне лишние проблемы..?
— Жа-а-ль, — протянула ранее задавшая кровожадный вопрос медсестра, но её разочарование продлилось совсем недолго. Девушка встрепенулась, оживилась: — А у Вас есть пистолет? Настоящий, боевой пистолет? Здесь, с собой? А покажете?
Джен такой вопрос возмутил.
— Мы что, по-твоему, всё время оружие таскаем и машем им при каждой малейшей возможности? Это, вообще-то, дурной тон. Оружие — только на посту и на задании, а пока ты сидишь на участке и роешься в бумажках, оружие будь добр, держи подальше, если ты не оперативник. Я — не оперативник. Пистолет я с собой просто так не таскаю, — Джен вздохнула, поправила очки. — И хорошо, что не таскаю, потому что кто-то украл все мои вещи то ли до приезда скорой, то ли уже после. Если бы украли и пистолет, было бы совсем плохо, — тут она неожиданно странно ухмыльнулась и бросила на сестричек зловещий взгляд: — А я в курсе, что у вас тут этим промышляют, и пациенты остаются без своего добра. Вот устрою вам проверку — будете знать!
— Да как Вы могли такое подумать?! — возмутилась кровожадная медсестра, залившись гневным румянцем. — Никто у нас здесь ничего не таскает! И камеры везде стоят, вот! Устройте свою пров… — и тут женщину снова толкнула под бок соседка. — Или не н-надо…
— Ну да, конечно, — Дженнифер очень-очень хитро сощурила свои карие глаза. — У меня даже свидетели и пострадавшие есть. Устрою, ещё как устрою. Хотя-я, конечно, это могут быть небольшие неполадки в работе, небольшие перепутки, но-о... долго это длиться не может, и все по недоразумению потерянные вещички возвращаются к владельцам, вы же понимаете?
— К-конечно, госпожа Роуз, — заикаясь, сказал медсестра, любящая толкаться. Агрессивная просто отступила назад. А доселе молчащая танимийка, будто затесавшаяся в толпе, стремительно обесцветила все свои полоски. — От-т-дыхайте. И ни о чём не беспокойтесь. Что в нашем ведении — то у Вас пропасть окончательно… не может.
После угрозы о проверке больницы на кражи медсёстры разошлись довольно быстро. Осталась только одна — точнее, один, — и вовсе не та, которая выбеливала свои пятна.
— А я в-вам кое-что сделал, — чуть-чуть запинаясь, старательно отводя взгляд, выговорил Руд. Резко став из бледно-розового насыщенно-розовым, танимиец протянул Дженнифер какое-то хитросплетение из белых и оранжевых ленточек, не слишком большое, но очень симпатичное, с тонкой вязью, с небольшой петлёй на одном из краёв, сделанной для того, чтобы этот подарочек можно было куда-нибудь подвесить. — Это н-на здоровье. И… — тут Руд стал просто нереально, просто максимально розовым. — И на л-любовь. Можно я чуть-чуть посижу на той кровати, госпожа Роуз? Мне н-нравится, как Вы ч-читаете.
Дженнифер округлила глаза и странно отклонила голову, но всё-таки приняла от медбрата его подарок. Смерила танимийца очень, очень-очень подозрительным взглядом, поправив очки.
— Ты знаешь, что это звучит довольно пугающе? — заметила она спустя довольно долгую паузу. — В смысле, спасибо за подарок, конечно, он очень милый, но... мне не очень комфортно от мысли, что кто-то будет просто сидеть и пялиться на меня просто для того, чтобы попялиться. Это... стрёмно. В смысле, РЕАЛЬНО стрёмно!
— П-почему? — удивления в голосе Руда было больше, чем смущения. Танимиец даже поднял голову и смущенно посмотрел на Дженнифер из-под падающих ему на лицо стально-серых прядок. — На к-красивое же смотрят. А ты к-красивая.
На это замечание Джен немного самодовольно усмехнулась, но весьма серьёзно заметила:
— Красивое делится на два типа: неживое и живое. И если первому плевать, смотрят на него или нет, то второму может быть совсем не. Это своеобразное вторжение в личное пространство! Мне вот не плевать. Я не люблю, когда на меня... пялятся. Знаешь, маньяки на своих жертв тоже вот так вот смотрят: засядут где-нибудь в уголочке, и всё смотрят, смотрят..!
Руд растерянно хлопнул глазами. Розовые полоски на его теле померкли, приблизились к белому цвету.
— Вам-то точно лучше знать про маньяков, госпожа Роуз, — с одноразового и тёплого «ты» медбрат вернулся к более вежливому и безопасному «Вы». — Но я н-ничего такого не имел ввиду. К-кажется.
Танимиец помолчал несколько секунд, неуверенно переступил с ноги на ногу.
— А м-можно?.. — и вдруг резко оборвал себя, снова стремительно порозовел и наклонил голову вперед, так, чтобы на лицо ему упали волосы, отгородили от строгой красавицы спасительной пеленой. — Н-нет. Понял-понял. В-выздоравливайте.
«Зачем спрашивать то, что точно не разрешат?» — Руд неловко развернулся и чуть ли не бегом припустил к выходу из палаты. — «А если просто взять и сделать?.. Она такая красивая, нежная… и никогда не узнает. Не запретит. Не прогонит».
«Почему ко мне постоянно приклеиваются всякие странные типы?» — подумала в этот момент Дженнифер, поправив очки. — «Да одного уже много! Доуэлла мне с головой хватило бы... надеюсь, он больше не явится.»
Спустя секунду, вспомнив про Джошуа, Роуз вспомнила про кое-что ещё. Странно покосилась на прикроватную тумбочку, вытянулась и сунула руку за принесённую медсёстрами корзинку с цветами. Маленький тёмный свёрток, без каких-либо комментариев брошенный здесь Джошем вчера, так и оставался до сего момента на прежнем месте. Дженнифер нерешительно вытащила его на свет и сшелушила бумажную обёртку.
— Что за... — удивлённо изогнув брови, рыжая осмотрела найденную внутри потёртую чёрную коробочку. И нерешительно заглянула внутрь, приоткрыв исцарапанную крышку.
Семь деревянных бусин и отколотый с одной стороны христианский крест неуклюже лежали на дне. Те, кому доводилось хоть раз общаться с Джошуа, безошибочно опознали бы эти детальки.
Плёнкой запеклась на кресте и двух бусинах чёрно-синяя кровь...
Казалось бы, за несколько дней, проведённых Элиотом и Дженнифер в Жейвенской государственной больнице, кто только не успел наведаться к ним в гости. Однако того, кто заглянул в гости к Роуз этим утром, уже начавшим плавно перетекать в день, явно не ждал никто. Дженнифер с угрюмым лицом продолжала читать всё ту же самую книгу, когда двери её палаты скользнули в стороны, пропуская внутрь совершенно неожиданного посетителя.
Джен вскинула глаза на шагнувшую в палату тёмную фигуру и удивлённо округлила глаза.
— Привет, Джен Роуз, давненько не виделись, — неловким жестом ероша дыбом стоящую чёрную чёлку, а пороге нерешительно застыл никто иной, как Уру Ан, он же по каким-то причинам ставший некогда «новым другом Бби». В опущенной руке он сжимал какой-то большой, вздутый пакет и небольшой букет мелких розовых цветочков, пучками растущих на изящных тонких веточках.
— Уру! — удивилась Дженнифер, окидывая танимийца растерянным взглядом. — Какими судьбами? Проходи, проходи, чего замер.
— Да вот, — танимиец прошествовал к койке Дженнифер и вручил ей букетик. — Пришёл... навестить. Ну, это... с Днём Закона тебя, что ли, служи порядку так же добросовестно, как ребята, поймавшие Храсса, — Ан неловко скосил глаза в сторону, на прикроватную тумбочку, на которой красовались цветы, принесённые медсёстрами, и стоял в стаканчике начавший подвядать «букет» с клумбы от Доуэлла. — Вижу, я уже не первый гость..?
— Не первый, — согласилась Дженни. И неуверенно улыбнулась. — Но пока что самый приятный.
Уру тоже улыбнулся, и его пятна, похожие на пятна земных ягуаров, окрасились в яркий розовый цвет. Джен кивнула ему на табуретку, придвинутую к стене, и танимиец послушно подтащил её поближе к койке, примостился на её не особо удобной поверхности.
— Ты сегодня нарядный, — заметила Роуз, окинув парня оценивающим взглядом. Затем подняла с тумбочки стаканчик с цветами от Джоша и выложила их прочь, поместив в воду букетик Уру. — Совсем никак на бомжа не тянешь.
Чистые брюки, не рваные на коленках, как были те, что рыжая видела на Бби при прошлой встрече; немного подранные, но всё ещё прилично выглядящие туфли... и футболка, которую она сама подарила этому парню за спасение от журналистов. Нет даже того странного, довольно неприятного чёрного берета, который был на голове Уру и в прошлый раз, и, судя по оставшимся фотографиям, в день знакомства. Теперь на чистой и причёсанной, но всё равно лохматой голове сквозь пушистую копну чёрных волос можно было увидеть острые верхушки маленьких рожек. Неизменным остался только клетчатый чёрно-белый платок, повязанный на шею. Но он, хоть и потрёпанный, все равно не мог заставить Уру снова выглядеть неопрятным бродягой.
— Буду считать, что это комплимент, — усмехнулся танимиец. И вдруг встрепенулся, оживился и быстро кинулся рыться в своём пакете. — Как же, самое важное чуть не забыл! Вот, держи!
Дженнифер смерила ошарашенным взглядом чёрные руки Уру, протягивающие ей... её собственную сумку, которую до этого момента рыжая считала безвозвратно утерянной.
— Откуда..?
— Добыл с боем, — усмехнулся Ан, передавая немного попачканную сумку в руки законной владелицы. — Не знаю, всё ли там, что было изначально, но... я старался.
— В чём старался? — Джен мигом расстегнула молнию и принялась перебирать вещи, даже слишком уж аккуратно сложенные внутри возвратившегося вместилища. Всё! Всё на месте!
— Это длинная история.
— Ничего. У меня ещё тут мно-о-ого времени. Рассказывай.
— Что ж, хорошо, — Уру чуть усмехнулся, позёрским жестом кинозвезды поправил свои непослушные волосы и, приосанившись, начал рассказ: — Сидели, значит, мы — ну, я и ещё несколько ребят, — в нашей неофициальной ночлежке в шестом районе. Сидели, делились имуществом и пищей, байки всякие травили. Знаешь, это похоже на семейный ужин, только с иногда какими-то левыми чуваками, которых ты в лучшем случае уже встречала на какой-то помойке. Но всё равно, атмосфера получается весьма уютная. Так вот, значит, сидим мы, сидим, едим какие-то пирожки, которые откуда-то притащил старик Бубла — классный мужик, между прочим, хотя истории у него странные, — и тут я вдруг замечаю, как какой-то аштен, которого я впервые в жизни вижу, сидит и роется в чём-то. Я подхожу, гляжу — сумка, а внутри у неё — форма полицейская! И думаю: погодите-ка, я такую сумочку уже видел... Он в этот момент меня замечает, хватает сумку и прячет себе под шаль. А у нашей ночлежки есть, короче, такое правило: изворачивайся как хочешь, но воровать нельзя. Мы — гильдия принципиальных бомжей! А нарушителей выпираем, и никакой в любое время гарантированной крыши над головой у них не будет больше. Так вот, я понимаю, что раз он прячет, значит, не наш, не знает правила. Ну а откуда у бомжа ваша форма-то, а? Не по чину! Ну и я наехал на него, аштена этого, стал кричать, что он вор, отобрал у него сумку, внутрь посмотрел — точняк, форма, и по всем параметрам — женская и, возможно, человеческая. Я его спрашиваю: где взял? А он ни бе, ни ме. Ну, мы его всей компанией потрясли немного, так он и рассказал, что, мол, видел, как на рыжую человечку в седьмом районе какой-то грабитель напал и подстрелил. Он-то, аштен этот, притаился, его не заметили, а как грабитель ушёл — осмотрел, скорую вызвал, а сам потом и смотал, прикарманив сумку. Типа, в оплату. Да пошёл он в жопу с этой оплатой! И тут я вспомнил — да у тебя ж такая же сумка была. И копская форма, и рыжие волосы, и район — ну просто всё сходится! Ну, в общем, я заволновался. Утром позвонил в больницу седьмого района, узнал, что и в правду ты там очутилась. Пытался тем же днём к тебе пройти, но не пустили. Мол, бомж же, явно. Таким нельзя.
Уру нервно дёрнул пушистыми ушами и чуть-чуть грустно улыбнулся, робко посмотрев на Джен из-под пушистых тёмных ресниц.
— Но я подумал, что непременно надо к тебе попасть, навестить, приободрить. И-и-и решил, что, вообще, опыта бытия бродягой на достойную главу в своих мемуарах я уже накопил, можно и заканчивать. И закончил. Пошёл, зарегистрировался в какой-то общажке, устроился на работу грузчиком в какой-то паршивенькой овощной лавке. Получил выручку — купил новую одежду. И, видишь, меня пустили, я больше не похож на бомжа! Я теперь презентабельный гражданин!
Дженнифер усмехнулась, отметив то, как Уру постоянно розовеет и смущается, искоса поглядывая на неё. И подумала, что, кажется, нравится ему. Миена из бара смотрела на неё точно так же. Только куда более развязно и смело.
— Спасибо, — тихо сказала Роуз, мягко улыбнувшись, коротко глянув в клеверообразные зрачки Ана. — И за сумку, и за то, что просто зашёл. Мне приятно твоё неравнодушие.
Уру просиял, и пятнышки его окрасились в ярко-зелёный цвет радости. От широкой, бесхитростной улыбки появились смешные ямочки на щеках, покрытых белыми крапушками веснушек.
— Работу нашёл, говоришь? Что планируешь дальше?
— Ну-у, — Уру пожал плечами. — Приведу себя в порядок, потом найду работу получше, где платят побольше. Скоплю денег чуть-чуть — сниму себе капсульник. И постараюсь снова стать студентом.
— Поступишь туда же, где и был?
— Х-ха, ну не-е-ет, — он широко усмехнулся. — К чёрту! Пойду в театральный! — танимиец гордо приосанился и развёл руки в стороны. — Время поставить цель и идти к ней! Хотеть можно много и долго, но ничегошеньки не добьёшься, пока не поднимешь зад и не двинешься в симпатичном тебе направлении.
— Да... да, тут уж ты прав.
Дальше Уру рассказал немного о том, как ему жилось в те дни, которые прошли с их последней с Роуз встречи, о том, что впервые за последний год связался с семьёй. Джен рассказала, что в больнице ей совсем не нравится, что тут скучно и недружелюбно, пожаловалась на суетливую соседку и похвасталась, что застряла тут хотя бы не в одиночку, а с товарищем по беде в лице Элиота. При рассказе о последнем Уру как-то странно поник и окрасил свои пятна угрюмо-серым, так что Роуз быстро переменила тему. Ещё немного просто поговорили о жизни, и на том распрощались. Распрощались с Бби, но не с гостями на этот день...
В середине дня список посетителей Дженнифер стал ещё на одного индивида шире. Он, как и некогда Доуэлл, зашёл в палату весьма бесцеремонно, никак не спрашивая на это разрешения, просто чинной походкой прошествовал к кровати Роуз. Но он пугал куда меньше неадекватного оперативника, и его видеть Джен уж точно была больше рада.
— Здравствуй, Дженнифер, — сложив руки за спиной, подперев ими поясницу, Морей посмотрел на свою временную подопечную сверху вниз благодушным и усталым взглядом. И пусть в чёрных омутах солонианских глаз различать эмоции было сложно, сегодня начальник тюремного отдела полицейского участка номер тринадцать был на удивление выразителен.
— Здравствуйте, сэр, — немного нерешительно улыбнулась Роуз. — М-можете присесть, если хотите. Какими судьбами?
— Не так уж сложно догадаться, — прикрыв глаза, выдохнул солонианин, с весьма скептическим лицом оглядев шаткую табуретку и всё-таки оставшись стоять на своих двоих. — Пришёл поздравить коллегу с праздником. Неси свою службу достойно и впредь. На наших плечах — порядок галактики.
— Ага, особенно на плечах кого-то вроде меня. Кого-то, разбирающего бумажки в никому ненужном скопище материальных записей. — Дженни тихо рассмеялась.
— Ну, пока что на твоих плечах был порядок может и не галактики, но наших архивов точно. А это, знаешь ли, тоже важно. — на тонких, едва различимых солонианских губах Морея мелькнула короткая усмешка. — Но это... уже ненадолго. Скоро всё будет иначе. Знаешь, Дженнифер, я по тебе соскучился. Без тебя в отделе как-то совсем печально. Все серые, тихие и незаметные. Теперь мне даже как-то грустно думать о том, что будет по истечении твоей отработки. Бро-осишь меня одного среди этих тараканов.
— Вы сами их так выдрессировали, — мягко заметила Джен. — Теперь настало время перевоспитывать. Но это закон — Вы выработали у них условные рефлексы, и пройдёт время, прежде чем они смогут от них отказаться. Может быть, довольно долгое. А без меня — не бойтесь, не пропадёте.
— Не пропаду. Но скучать буду.
— Ох, капитан, — Роуз вновь рассмеялась, — Я же совсем недалеко. В соседний отдел. Если так уж соскучитесь, всегда сможете придти в гости.
— Иногда мне сложно собраться с собой и дойти до кухни, чтобы поесть. Дойти в другой отдел может стать настоящим подвигом. Ладно, шучу. ...Вообще-то, нет, не шучу. Но как-нибудь я точно найду в себе силы наведаться.
После этого долго молчали. Только-только оказавшись в наказание за провинности приписанной к тюремному отделу и впервые встретившись с его начальником, Дженнифер и подумать не могла, что когда-нибудь будет разговаривать с этим злобным, крикливым солонианином вот так. Но Морей... оказался не плохим индивидом. Просто определённую его часть сложно было разглядеть за проблемами с нервами и усталостью. Но как легко на самом деле оказалось докопаться до сути. Стоило только в удачный момент проявить немного... участия. Это не сделало Морея и Джен друзьями или даже приятелями, не позволило им стать заметно ближе. И всё же... дало маленькую лазейку для понимания друг друга. Дало возможность увидеть индивида по ту сторону отгораживающей его стены. Какой бы она не была и из-за чего бы не появилась.
— Знаешь, добираться на работу и обратно последние дни стало сложнее. Может, и к лучшему, что ты пережидаешь это здесь. На тебя бы накинулись с удвоенной силой.
— Что? В смысле — «накинулись»?
— Журналисты, — пояснил Санта Аул. — Они снова нас осадили. Откуда только узнали, сволочи — неужели всё тот же гад им наши дела передаёт?
— Что узнали? — Джен нетерпеливо вытянула шею.
— Я думал, твой друг тебе всё сказал, — Морей подозрительно сощурил глаза. — После этого... спектакля на экспертизе... Тьфу. Они пронюхали, что Шакса признали невменяемым и отправили в клинику. Накинулись на нас, как собаки. Конечно, как они могут смириться с тем, что тот, кого они уже красноречиво обозвали преступником года, оказался на лечении, а не на пожизненной каторге.
— Чёрт, — Джен стиснула кулаки, воткнув в ладони ногти. — А я всё-таки надеялась, что он не пролетит. Грёбаный везучий засранец. Я согласна с желтобрюхими. Этот мудак заслужил нечто большее, чем просто тюрьма, где уж тут психбольница.
— Дженнифер, — узкая ладонь солонианина мягко легла на плечо рыжей. Та странно вздрогнула. — Я уже говорил тебе, что твоё отношение к Шаксу похоже на одержимость?
— Что?
— Он сделал тебе слишком мало для того, чтобы ты так его ненавидела. Но ты ненавидишь. А ещё тянешься к нему.
— Я не тянусь!
— Не отрицай. Я могу быть не слишком хорошо адаптирован в мультирасовой социальной среде, но я всё-таки не дурак, чтобы не замечать такие элементарные вещи. Знаешь, может, я сейчас скажу ужасную вещь. Но... вы с ним чем-то похожи.
Дженни вскинула на солонианина полные удивления и возмущения глаза.
— И чем же?
— Начнём с того же упрямства, — Морей сдержанно улыбнулся. — А закончим... общими друзьями. К слову, о друзьях. Если вдруг увидишь тут свою азулийскую подружку, Иору, скажи ей, что своим поведением она кое-кого знатно расстроила. И меня с ним заодно. Ну кто так убегает! Впрочем, мне бы стоило извиниться за некоторую бестактность. Кто же знал, что она такая стеснительная девочка.
— Что?
— А, не важно. Я так, о своём. Так значит, твой кибер-дружок тебе абсолютно ничего не рассказал про экспертизу?
— Да у нас как-то... не заладилось с беседами на эту тему.
Морей довольно странно усмехнулся.
— Что ж. Это... даже немного обидно. Мне бы хотелось узнать некоторые... подробности его впечатлений.
Дженнифер долго молчала, глядя куда-то сквозь вытянутую фигуру Санта Аула.
— Там... что-то случилось, верно? Элиот... что-то вытворил?
— Можно и так сказать, — Морей дёрнул плечом. — Но, на самом деле, куда больше отличился Шакс. Ривз не сделал ничего из того, что могло бы возыметь на течение экспертизы большое значение. А вот Альтаир... кажется, смог. Жаль, что я не присутствовал там лично. Если бы я имел возможность это увидеть, было бы лучше.
— Что он сделал? — серьёзно спросила Роуз, нахмурив брови. — Что. Он. Сделал?
— Шакс? Если коротко, то... извинился. Молил о прощении. Ривза. Хотя сначала, кажется, собирался выложить какой-то компромат на него. Сумасшедший, что тут сказать. Решения меняются со скоростью света. Но... знаешь, я его не оправдываю, но он мне кое-чем нравится.
Джен саркастично усмехнулась.
— И чем же?
— Он преданный, — бесхитростно пояснил Морей, пожав плечами. — Как ваши эти... собаки. И даже если кусается — потом сожалеет. И любит. Только неумело, неловко, раня себя — и, кажется, тех, кого любит.
— Любит? Кого это он любит?! — Роуз тут же вспылила. — Как эта тварь вообще может кого-то любить?!
— Все мы твари, все мы можем, — философски отозвался солонианин с неподдельным спокойствием. — Просто ты всё ещё видишь в нём врага, не больше, чем палящую в ответ мишень. А ты увидь в нём индивида. Так же, как увидела во мне.
— Я не хочу.
Морей посмотрел на Дженнифер с удивлением, расширив, округлив чёрные провалы своих глаз.
— Я. Не. Хочу, — повторила она твёрдо, увидев реакцию начальника.
— Почему?
— Потому что я действительно заслужила право на это.
Ядовитая, почти что оскорбительная усмешка скользнула по тонким губам Морея.
— Право быть слепой?
Дженнифер сама не смогла бы объяснить, почему от этой короткой фразы вдруг настолько опешила.
— Я не...
— Знаешь, я скажу, почему тебя к нему так тянуло. Вы похожи. И вы искали друг в друге подсказки. Потому что две камеры, расположенные в противоположных концах помещения, видят намного больше, не так ли? Тебе стоило бы осмыслить для себя некоторые вещи, Роуз. И только потом браться ненавидеть. Потому что, знаешь... ненависть — такое чувство, которое не стоит принимать необдуманным.
— Я уже совсем вас не понимаю... — Дженнифер растерянно потрясла головой.
— Поймёшь, — уверенно отозвался Санта Аул. — Запомни — и однажды поймёшь. Всему в этой жизни приходит своё время.
Солонианин шумно вздохнул и бросил беглый взгляд на свой терминал.
— К слову о времени. Прости, Дженнифер, но мне пора идти. Может, загляну ещё как-нибудь. Поправляйся.
— Спасибо... — отозвалась Роуз с растерянностью, провожая направившегося к выходу Морея каким-то разбитым взглядом.
Однако на пороге произошла неожиданность. Едва открыв дверь, Санта Аул чуть не столкнулся с парочкой новых, весьма активных и нервных посетителей.
Акария и Джош. Для первой у Джен было два вопроса: «Зачем она здесь?» и «Как она вообще прознала?», для второго — только один: «Когда он наконец оставит меня в покое?!»
— О, капитан Анта Сеул, здравия, — удивлённо выдохнула Акария, едва успевшая отскочить, чтобы не столкнуться с начальником тюремного отдела.
— Санта Аул! — весьма раздражённо поправил Морей, вперив чёрные угли своих глаз в Доуэлла. Доуэлл смотрел на него так же пристально, но куда менее агрессивно.
Джош вообще выглядел как-то пришибленно. От обычной его гордой, прямой осанки не осталось и следа, развязность в движениях сменилась скованностью, и в серых глазах осталось только какое-то волчье отчуждение.
— Простите, но я на это собрание задерживаться не стану, — сплюнул Морей и вышел, проскользнув между оперативниками, вполне с явным намерением толкнув Джошуа плечом. Но тот будто и не заметил.
Проводив солонианина взглядами, новые посетители прошествовали ближе к Дженнифер, всё ещё пребывающей в какой-то неясной прострации.
— Привет, Роуз, — поздоровалась Акария. — Удивлена, наверное, что тут я, да? Вроде, «что эта странная чёрная женщина может делать здесь, мы же почти незнакомы», верно? — она пожала своими могучими плечами и очаровательно улыбнулась, покровительственно положив руку на плечо стоящего рядом Джоша. Тот посмотрел на неё как-то испуганно. — Ну, во-первых, пришла пожелать, чтобы ты побыстрее поправлялась. А во-вторых... привела тебе этого болвана. По-моему, он должен кое-что сказа-аать, — Роуз так и увидела, как пальцы Акки с силой сдавили плечо Доуэлла. Тот явно задёргался, будто бродячая собака, на которую замахнулись кулаком. Ему не хватало разве что поджатого хвоста и прижатых к голове пёсьих ушей.
— Хах, да, с-спасибо, — растерянно пожала плечами Дженни. Она чувствовала, что с неё гостей хватит, и эти встали уже поперёк горла, но как от них отделаться? Джоша можно было бы просто послать, но вот Акарию обижать не хотелось. — И, да... с п-праздником вас.
Акки на этом вдруг как-то болезненно поморщилась, а Джош аж вздрогнул всем телом, вскинул на Дженнифер свои серые глаза, сейчас уже совершенно не пустые, но наделённые тем выражением, которое вряд ли может быть присуще разумному существу. Только какому-то отчаявшемуся, измученному животному. Так, чтобы Доу не мог заметить, Акария помотала головой, выказав на лице эмоцию, ясно сообщающую: «не говори больше ничего такого». И красноречиво указала взглядом на своего товарища. Джен не поняла, что происходит.
— Давай. Я подожду снаружи, — Акки вздохнула, ободряюще хлопнула Джоша по спине и степенно удалилась за дверь.
А Джош остался стоять, снова уперев взгляд куда-то в носки своих ботинок. И стоял он так долго, молча и не шевелясь, а Джен никак не решалась его от процесса зависания отвлечь. Но в какой-то момент всё-таки смогла собраться.
— Доуэлл? Что не так?
— Много что не так. Всё не так, — неопределённо отозвался опер, размашистым жестом взъерошив свои очень-очень тёмные, но всё-таки ещё не совсем чёрные волосы. И этим чем-то напомнил Дженнифер Дэниэла. Она задумчиво и устало вздохнула, свесила ноги с краю кровати и хлопнула по матрасу рядом с собой.
— Сядь, Джош.
Он вскинул на неё удивлённый взгляд и явно растерялся.
— Ну же, садись, пока я не передумала.
Оперативник, ещё чуть-чуть помявшись, всё-таки опустился рядом с рыжей.
Увидеть индивида..? Проявить... участие. На самом деле всё проще, чем кажется. Или нет? Пока, если честно, не очень получается.
— Что с тобой происходит, Доуэлл? Если честно, ты чертовски бесил меня своей наглостью и напористостью, но теперь ты меня пугаешь. И, знаешь, я тут поняла, что это хуже. Намно-ого хуже.
Джошуа смерил Дженнифер абсолютно потерянным взглядом, но что-то в его лице заставило Джен вспомнить бродячего ферониса, которого она видела в тот злополучный вечер. Такой же зашуганный, забитый, но доверчиво тянущий к ней свою мордочку. Не смелый, но... желающий верить?
— Прости, — наконец, выдохнул Джош, уперев локти в колени и утопив лицо в ладонях. — Пожалуйста, прости меня за это. Я знаю, это не твои проблемы, я не должен был вчера тащиться к тебе в таком состоянии и устраивать весь этот спектакль... должен был держать себя в руках. Но я не смог. Я-а не смо-ог.
— Ты говорил, что сам не понял, как это случилось, нет?..
— Я солгал! — вскричал он, вновь вскинув на Джен свои серые глаза. И только сейчас, впервые вглядевшись в них, рыжая обратила внимание на то, что один из них по цвету немного темнее второго. — В смысле... не совсем. Но в какой-то момент я понял, куда иду. Надо было остановить себя, надо было развернуться и свалить куда-нибудь, где до меня не было бы никому дела. Отсидеться дома или опять нарваться на драку в каком-нибудь баре. Но я не смог. Ты мне нравишься, Джейни. Действительно нравишься. И мне очень стыдно за то, что тебе приходится смотреть на меня... такого. Но мне... так хотелось в тот момент от тебя немного...
— Сочувствия? — Роуз чуть улыбнулась. Доуэлл лишь неуверенно кивнул. — Прости, но... для такого я явно плохо подхожу.
— Да. Я это уже понял, — он нервно рассмеялся. — Как всегда, мисс снежная королева.
— Возможно, я могла бы изобразить что-то похожее, если бы в моей памяти ты имел характеристику более обширную, нежели «навязчивый парень из оперативного, вечно пытающийся склеить меня весьма хамскими методами», — Джен недовольно нахмурила брови и весьма ощутимо ткнула Джоша пальцем в плечо. — Скажи мне, что не так. Иногда от этого становится легче.
— Иногда. Но не в этом случае, — печальная улыбка на губах и что-то похожее на проблески нормального сознания на дне чёрных зрачков. — Я уже сказал, что не так. Всё. Всё вокруг не так.
— Это слишком размазанная категория, — спокойно ответила Дженнифер, хотя и ощутила острый прилив раздражения. — Что самое главное?
— Ну, например, то, что вся советская галактика сегодня празднует самый худший день моей жизни, — Джошуа нервно усмехнулся, принявшись заламывать свои в кровь сбитые вчера пальцы. — А мне стоило бы быть дома, поддержать мать, но мне не дали отпуск, потому что я работаю всё паршивее и паршивее и никак не могу набрать достаточно часов даже для того, чтобы получить зарплату. И... ещё кое-что. Но я не буду тебе об этом говорить. Как не буду объяснять и то, почему это худший день. Просто прими как факт. Он ужасен. И год за годом весь мир чествует тех, кто спал, когда они были действительно нужны. Знаю, это праздновали и раньше, даже до моего рождения, но... знаешь, в такие дни нужно наоборот работать усерднее, а не веселиться и плясать, не заливать алкоголь в глотки. Знаешь... я шёл в полицию для того, чтобы стать достойным служителем закона. А в итоге что? Ты... ты просто посмотри на меня. Посмешище, главный шут всея участка!
— Ты сам создал себе такую репутацию.
— А я разве спорю? Нет, Джен, в этом виноват я и только я. Просто... неудачник. Я подвёл того одиннадцатилетнего пацана, который хотел изменить мир и мечтал стать генералом в тридцатник. А я... гляди, я даже не капитан. Я всё ещё лейтенант. Теперь ещё и снова третьего ранга. Твою ж мать! Десять лет кочевать в пределах четырёх ступенек.
— Десять?
— Ага. Мне было восемнадцать, когда я только пошёл в полицию. Знаешь, если вспомнить, что это День Закона, а не Самый Ужасный День Жизни Джоша, сегодня в таких, как я, должны кидать тухлые фрукты и овощи.
|
| Анкета
|
| |
| Эрин
♀
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:19:42 | Сообщение # 588
|
|
Ранг: Зрелый волк
Постов: 2284
Репутация: 281
Вес голоса: 5
| 401е-402е советские сутки, Фельгейзе. Часть II
— Но ты хороший опер, насколько я знаю, нет? — Джен растерянно наклонила голову к плечу.
— Ха, это да. Но умение хорошо драться, метко стрелять и быстро бегать, делающие меня хорошим опером, не делают меня хорошим служителем закона, — Джош пожал плечами, скосив на Роуз пепельные глаза. — Я всё ещё сорвиголова, ввязывающийся в дебоши и открыто бастующий против правил даже на работе, что там вне её. Почему Нанте Йерт всё ещё терпит меня? Не знаю. Но аве ей, аве, потому что иначе я бы тусовался с какими-нибудь убогими бомжами.
— Эй, а вот на бомжей гнать не надо, — возмутилась Дженнифер, припомнив одного из своих предыдущих гостей и его рассказы. А так же своего дядю. — Они бывают весьма неплохими ребятами.
— Ладно, ладно, — Доу уступчиво поднял руки, «сдаваясь». — Но я бы всё-таки не хотел делить с ними быт.
На это Дженнифер ничего не ответила, и они вдвоём долго молчали. Джош, несмотря на то, что уже не выглядел таким прибитым, всё ещё явно нервничал и замыкался, так что прерывать молчание опять пришлось Роуз.
— А знаешь, ты всё ещё слишком болтлив по моим меркам, но уже не такой раздражающий. И не пугаешь больше. Ну-у. По крайней мере, сейчас ты делаешь это в пределах нормы.
Джош встрепенулся, и на губах его появилась фирменная нахальная улыбочка.
— Тогда-а, возможно, когда ты поправишься, мы могли бы куда-нибудь сходить? Совершенно без пошлых намерений! И обещаю, что не скажу ни слова сверх того, что ты позволишь. Если хочешь, вообще буду нем, как рыба!
— Нет уж, не надо рыб, — рьяно помотала головой Джен. Потом окинула Джоша скептическим взглядом и утомлённо вздохнула. — Ладно, обещаю, что подумаю над этим, — и, заметив, как оперативник от этих слов просиял, тут же поспешила добавить: — Но не сильно обнадёживайся, шансы на то, что я соглашусь, равны примерно десяти процентам.
— Учитывая прошлый опыт, это уже много, — ехидно заметил Доуэлл, ловко приобнимая Дженнифер за плечи.
Роуз красноречиво покосилась на его руку.
— Ты только что снизил свои шансы до пяти.
— О, намёк понял, — спохватился Джош и тут же убрал свою наглую граблю. Хм, умеет же иногда прислушиваться.
— Кстати, — вдруг припомнила Дженнифер, сунула руку за принесённые утром цветы и во второй раз за день выудила оттуда коробочку с бусинами, только уже не столь тщательно упакованную, как та была изначально. — Ты это вчера... забыл?
— О, Господи, — выдохнул Доуэлл с каким-то облегчением, — я думал, ты это выкинула!
— А-а я должна была? — скептически скривилась Роуз, наклонив голову к плечу.
— Н-нет! — Джош мигом вырвал из её рук коробку и спрятал в карман. — Вчера в порыве чувств я на это надеялся, но теперь... теперь уже нет. Это... браслет моего отца. Ну, был до вчерашнего дня, ха-ха. И я-я бы не хотел его терять. Просто... просто помутнение.
— Эмоции накрывают с головой и уже ни о чём не можешь думать, кроме того, что происходит внутри... — почему-то припомнила Дженни, оперевшись руками на матрас позади себя и откинувшись назад, сначала посмотрев куда-то в потолок, а потом и вовсе закрыв глаза. Джош залюбовался тем, как довольно тонкая больничная сорочка игриво очертила грудь рыжей и как вытянулась, изогнулась покрытая мелкими веснушками шея.
— Д-да, что-то вроде того, — нервно сглотнув, поддакнул он словам Роуз, едва уже помня, в чём заключался их смысл.
И, не сдержавшись, наклонился, мягко коснулся губами шеи рыжей.
Джен тут же вскинулась, вмиг отскочила от опера в дальний угол кровати, и только оттуда соизволила окинуть оперативника взглядом, полным смеси удивления и возмущения, тут же залившись то ли смущённым, то ли гневным румянцем.
— Прости, у тебя слишком аппетитная шейка, — Джош улыбнулся совершенно невинно, хотя в его глазах уже так и плескалось столь типичное для него ехидство, коего ему так не хватало последние несколько дней.
В ответ на это ему в лицо прилетело довольно твёрдой и плоской больничной подушкой. Следом опер был закутан в оковы тонкого, похожего на простыню одеяла и шуточно избит сквозь его белую ткань.
Минутой позже Джошуа был выгнан за дверь с комментарием, что его шансы теперь составляют всего жалких три процента, но заметно приподнявшееся настроение ему это испортить уже не смогло. На том с гостями из оперативного отдела было покончено. А вот с гостями вообще — всё ещё нет...
Хотя час на передышку Дженнифер всё-таки дали.
Санемика пришла в больницу уже вечером — но не потому, что откладывала поход, а потому, что на подготовку к нему ей потребовалось некоторое время. Больных же не навещают с пустыми руками, верно?.. Им там грустно, скучно, совершенно нечем заняться — так что надо всеми силами помогать им развеять это состояние. Кроме того, носить гостинчики в больницу, вроде бы, принято. Только чем именно порадовать Дженнифер и Элиота?.. Даже с теми же самыми гостинчиками так просто не выходит. Благодаря сарафанному радио азулийка была уже приблизительно знакома с характером ранений, полученных Дженнифер, и знала, что ничего есть той пока нельзя. Что делает в больнице Элиот, Иора не представляла совершенно: никаких комментариев по этому поводу никто из уже посетивших его не давал. Хотя Лестер упомянул вскользь, что киборгу пришлись по вкусу таинственные «апельсинчики». Но всё равно это не слишком упрощало дело подборки подарков — по меркам Санемики, Элиот ел СТОЛЬКО, что для того, чтобы ему хоть как-то в этом деле угодить, считала азулийка, ей надо будет принести сюда с десяток килограммовых ящиков с провизией. И, если честно, денег на столь масштабные закупки просто не было… Интересно, а какое-то удовольствие от еды Эл вообще получает, или просто «заправляется»? Что, если попробовать угостить его чем-нибудь по масштабам скромным, но вкусным, ему доселе неизвестным? Например, типично-азулийским? Есть шанс попасть впросак, но… но Санемика этого не боялась. Сейчас в отношении Элиота ей в первую очередь важно было соблюсти приличия, а не доставить черноволосому удовольствие. Пусть со дня экспертизы минуло уже целых пять дней, но Иора всё ещё была на него обижена. Не попал бы Эл в больницу — она вряд ли бы захотела с ним в ближайшее время общаться, но так… пожалела.
А Дженнифер? Хотя бы пить ей можно? Потому что если можно — то уж для неё-то Санемика точно знала, что надо приобрести. И именно это «что-то» прибрало на себя основную долю временных затрат — надо было съездить в другой конец города, в знакомую лавочку к старику-травнику. Едва только попав на Фельгейзе, Санемика отчаянно (хотя при этом не слишком активно) искала что-то, что могло напомнить ей о её родине, хоть что-нибудь вернуть в привычный ритм. Одним из этих «что-нибудь» стала угнездившаяся в окраинном районе лавочка Араана, сородича Иоры, торгующего азулийскими травами и специями. Чай, илри, кофе, кромвеш… будто бы не знает Галактика других напитков. А ведь, между прочим, определённые травяные смеси куда более вкусны и куда более полезны! Надо только знать, где их брать.
На Селесте проблем с разнообразием натуральных напитков не существовало никогда. И даже здесь, в Третьем, у Араана вроде был свой участок с небольшой плантацией… по крайней мере, так он говорил, хотя Санемика не слишком этому верила, справедливо полагая, что куда дешевле было бы заказывать готовые порошки с родины.
Но так или иначе, всё, что она покупала у Араана, имело именно такой вкус, какой и должно было иметь. И, видимо, всё-таки и эффекты на организм оказывало именно те, что должно было оказывать.
Ушлый старик давно втянулся в бизнес и работал отнюдь не только на азулийскую клиентуру. Он давно научился смешивать травы, благосклонно влияющие на те или иные аспекты здоровья представителей других рас — и гордо хвастался перед каждым желающим убедиться в его профессиональности клиентом своим медицинским дипломом. Эта пластинка когда-то возымела магическое воздействие и на Санемику тоже: в том, что старик знает, что делает, а не ссыпает какие попало порошки в одну ступку наугад, она не сомневалась.
Что просить у Араана для Дженнифер, Санемика знала. Видела в каталоге. Сбор, «повышающий способность к зачатию и благоприятно влияющий на течение беременности» у людей. Надо было только прийти в лавку, заказать желаемое и немного подождать.
Вернуться домой, по пути сделав крюк в кулинарию, готовящую среди прочих и азулийские блюда. Дома отобрать несколько бумажных, уже читаных, любимых книг из коробок — потому что одних гостинчиков для больных товарищей явно мало. И вот уже теперь, со всем этим, Иора была готова смело посетить в Жейвенской Государственной что Дженнифер, что Элиота.
В первую очередь Иора заглянула к Роуз. Она ожидала увидеть рыжую к крайне плачевном, едва живом состоянии, однако Джен выглядела вполне… нормально. Не лежала, распластавшись на койке раздавленной лепёшкой, не стонала, не была подключена к десятку систем жизнеобеспечения. Более того: Роуз не только не выглядела умирающей, но и находилась в точно приподнятом настроении! И не надо было никаких азулийских контактов, чтобы это понять.
— Привет, Джен, — поздоровалась Санемика, опускаясь на стул рядом с Роуз. И сразу же, будто боясь забыть, положила на кровать рядом с боком рыжей несколько книг. Две — с поэмами на военные темы, одна — просто сборник коротких и лёгких стихотворений разнообразной тематики. — Надеюсь, они немножко скрасят твоё пребывание здесь. Хотя ты выглядишь вполне довольной, — Санемика улыбнулась, почему-то немного грустно. — Всё нормально, не дают заскучать?
— Обычно дают, но сегодня я никак не успеваю начать, — Дженнифер, вскинув взгляд на азулийку, тоже едва заметно дёрнула уголками губ. — С самого утра у меня тут полный аншлаг. Кто только не пришёл. Помнишь Бби? Так вот, даже он заглянул. Вот и тебе привет, Санемика. Спасибо за книги. Ну, как ты поживаешь? Что изменилось, пока я тут бока отлёживаю?
— Да в целом ничего, — Санемика покачала головой, устало выдохнула, коснулась рукой волос, не то поправляя причёску, не то проверяя, есть ли она ещё вообще. — Сегодня украсили весь участок, а во время обеда в столовой устроили целое пиршество. Довольно бестолковый день — все не слишком-то активно работали, больше ходили в гости в соседние отделы для того, чтобы обменяться поздравлениями, угощениями и сплетнями. В конце рабочего дня кто-то уже прямо на участке начал обмывать премию. Мне, конечно, почти ничего не выписали — я работаю-то тут всего двадцать суток, а отработок и того меньше было. Нда. Натворили мы дел на базе, — Санемика снова невесело улыбнулась. — Особенно эта нечаянная пьянка. Ха… И, кстати, — азулийка наклонилась, достала из отставленной на пол сумки большую картонную коробочку с таинственной надписью «сбор №267» и поставила его на прикроватную тумбочку Джен. — Пить-то тебе можно? Это травы с Селесты. Что-то вроде аналога вашего чая или илри, только куда более полезное и уж точно безо всяких красителей и прочих искусственных добавок. На моих глазах листья в ступке перемалывали и смешивали. Это очень полезно, благотворно влияет на здоровье… — Санемика чуть-чуть посинела, на несколько секунд опустила глаза. — Элиота тоже угости, этот сбор полезный во многих смыслах. Кстати, как Эл здесь оказался? На участке никто ничего не знает. О тебе куда больше информации по воздуху летает. Ну тут всё ясно, благодаря кому. Мне ещё прошлые сплетни о «шкафчике удовольствий» коллеги не забыли, — Санемика возмущённо сверкнула глазами.
— К слову, этот болтун тоже заходил. Да и вообще, что-то он полюбил сюда наведываться. Причём каждый раз в не самом адекватном состоянии, — Джен фыркнула с наигранным возмущением и недовольно потёрла шею. — А Элиот... если честно, я не совсем поняла, как именно он тут очутился. С нами обоими явно... произошло что-то странное. Он говорил, кажется, головой ударился. Как-то. Чёрт, я последние несколько дней была в таком состоянии, что не уверена, помню ли всё верно. Но мне как-то... не очень верится, что он мог просто взять и стукнуться. Или что его кто-то мог стукнуть. Не суть важно, и то, и другое кажется мне какой-то небывальщиной. Я, вроде бы, начинала пытаться выведать ситуацию, но Элиоту явно не нравится об этом говорить, и, кажется, он от меня явно что-то прячет. Но... ладно. Если уж ему так не хочется. Шакс и всё, что с ним связано — это больная тема. И я почти уверена, что Эл «провалился» в неё после экспертизы. Мне бы хотелось знать больше — но я не могу, меня не было рядом, когда я была нужна, а теперь уже поздно пытаться что-то выведать. Он упрямый. И если не сказал сразу — я почти уверена, что уже не скажет, — Роуз печально вздохнула, потёрла пальцами уголки глаз. — Мне стоило быть с ним, ждать его там. Тогда бы мы тут не сидели. Но я не была. Что ж. Дядя Джон говорит, всё, что происходит, ведёт нас вперёд, делает нас нами. Наверное, так должно было быть.
— Такая концепция исключает саморазвитие, — Санемика покачала головой. — Позволяет индивиду не рассматривать свои ошибки. Это… не может быть правильно. По крайней мере, для меня. У нас принято разбирать личные ошибки не только самому, но и совместно, в Кругу, и нередко даже в более широких собраниях, в том случае, если эта личная ошибка так или иначе затронула кого-то вне дома. В советской зоне такое не практикуется. Все слишком индивидуалисты, все слишком закрытые. И — видишь — я сама потихоньку становлюсь такой же, — азулийка коротко улыбнулась. — Наверное, можно назвать это личным достижением, хотя любой с Селесты назвал бы его кра-а-айне сомнительным.
Иора сцепила перед собой руки, положила кисти на кровать Дженнифер, и недолго помолчала, собираясь с мыслями, возвращаясь к предыдущей теме.
— А о Шаксе, наверное, действительно лишний раз лучше не говорить, — тихо бросила она. — Никто из нас адекватно, рационально на него не реагирует. НИКТО. Ни ты, ни я, ни Элиот. Знаешь, Эл много чего наговорил мне прямо перед самой экспертизой… я едва его узнала — он как будто с ума сошёл, будто бы его покусала… э-э… бешеная собака? Я здорово испугалась, Джен. Наверное, не стоит… его этим заводить. Там, на «Стреле», было что-то, — «кое-что», — что никак не даёт ему спокойно жить здесь. Нельзя забыть, не надо — но мы не можем помочь никак. Никак не изменим то, что произошло. Мы знаем слишком мало. Вы ведь и на тему прошлого тоже не говорите? И ты же уже, конечно, знаешь, что Шакса отправили на лечение в психиатрическую клинику? Всё. Исчез с нашего, — «с вашего», — горизонта. Хотя газеты, конечно, ещё не скоро отпустят эту тему. А меня даже дома с этим тыкают — я поклялась Серису, что если он ещё хоть раз попробует взять у меня интервью на тему Шакса или кого-либо из вас, то я спущу его пожитки с лестницы, захлопну перед его носом дверь и перекодирую замок. Ох, Дженнифер. Младшие братья — это самые доставучие существа во всём белом свете.
— О да, не то слово, — Джен театрально закатила глаза. — Ты ещё моего не видела, хотя мне и повезло с тем, что он не из желтобрюхих. Но боже, за эти дни он меня всё равно достал. Я теперь понять не могу, как вообще выживала раньше, находясь с ним в одном доме. А вот с Элиотом они спелись. Господи, слава богу, что они не приходят доматываться до меня вдвоём. Я бы, наверное, тогда задушила кого-нибудь из них.
— Ну да, — после короткой паузы отозвалась Санемика. — Иногда… возникает такое желание. Серис, к слову, не знает, что я здесь — а если пронюхает, то тогда вы от него сможете отделаться только с помощью полиции. Очень уж он хочет… написать что-нибудь. А прямо рядом с ним — такие, казалось бы, возможности!.. Но ничего, это пройдёт. Отпустит. Серис всегда был без корней — но когда-нибудь он же всё-таки должен повзрослеть. У вас, у людей, так бывает, но у нас — нет. Мм… почти…
Санемика наклонила голову, приложила к вискам пальцы.
Странное ощущение. Вроде и не болит голова, но какая-то она тяжёлая. И виноваты в этом явно не физиологические причины.
— Санни? Что-то... не так? — пронаблюдав этот жест азулийки, Джен растерянно склонила голову к плечу.
— Устала, — Санемика подняла на Дженнифер свои раскосые серые глаза. — Слишком много всего и слишком мало. Я… не знаю, как можно об этом сказать. Но хотела бы, — азулийка поморщилась, посмотрела на кисти рук Дженнифер, на её пальцы. Свободные, не закованные в перчатки. Но немые, не способные выслушать, не умеющие ни о чём поведать. — Жизнь — не поэма, в простом диалоге не сложишь стих, который может хотя бы приблизительно поведать о том, что творится на душе. Как можно описать чувства словами?.. Редкие писатели на это способны, и то большую часть читателю всё равно приходится додумывать самому. Как вы вообще общаетесь? Как понимаете друг друга, если о таких важных вещах не можете друг другу поведать? Но ведь дружите, любите, живёте вместе. Меня это удивляет. Восхищает. И в то же время отталкивает. Видишь, снова? Мне снова не хватает слов.
Дженнифер долго смотрела куда-то сквозь Санемику.
— Я не знаю, как это можно объяснить, — выдохнула она наконец, убрав за ухо упавшую на лицо волнистую прядку. — Потому что не ведаю альтернативы. Но я знаю что из-за этого, из-за отсутствия возможности передать всё, что чувствуешь, в первозданном виде, мы порою так ценим слова. Именно благодаря этому такой почёт имеют писатели, что способны вложить в чёрствые буквы эмоции, ощущения. Одно слово может развязать войну. Одно слово может спасти жизнь. Мало что в нашем, не азулийском мире может быть такой драгоценностью, как верно подобранное, вовремя сказанное слово. Знаешь, в этом есть свои плюсы. Ты должен быть более умным, более смелым, чтобы верно показать себя обществу. Ты должен быть более чутким, чтобы лучше понимать других. Должен копить опыт, разгадывая головоломки чужих чувств и мыслей. Мир хранит равновесие, Санни, и там, где мы получаем недостатки, мы получаем и достоинства. Научись доверять словам — и ты поймёшь, что не всё так плохо.
— И что, на тебя слова оказывали подобное действие? — Санемика посмотрела на Дженнифер с неожиданно проснувшимся интересом в глазах. — Вовремя и правильно сказанное, вызывало в тебе бурю эмоций? Спасало, когда ты захлёбывалось? Размазывало по полу? А ты, ты… когда-нибудь подбирала точные и меткие слова, способные что-то поменять в восприятии индивида? Тебе удавалось достучаться до кого-нибудь словами, но не голой информацией, а спрятанными за ними чувствами? А бывает… а бывает так, что скажут всего одно слово — и от этого слова становишься счастливой? Можно ли передать таким способом своё счастье? Поделиться? А как вы, люди, делите печаль? Не может же быть такого, что просто рассказываете о причинах. Полностью доверяетесь? Плачете в объятиях?.. А как вы понимаете, когда вас обманывают? Словами так легко манипулировать, так легко ввести в заблуждение. Азулийскими методами так нельзя, они не могут, не умеют. И меня, наверное, словом любой способен обмануть. Вот как понять, что с тобой искренни, и что словам верить можно? Как не попасть впросак, доверившись?
— Это никак не объяснить. Хотя, какие-нибудь психологи, возможно, могли бы, но я не могу. И большинство, наверное, не сможет. Распознавать ложь и искренность учатся на практике и только на ней. На это нужны время, отвага и терпение. Но это интересно, хотя иногда и страшно, и больно даже. Метод проб и ошибок, лабиринт с тупиками и просветами, через которые видно желанные цели. Я ещё в самом начале пути, я улитка, только-только высунувшаяся из панциря. Всю свою жизнь я не умела не только распознавать в словах чужие чувства, но и отражать свои собственные. Мне ещё многому предстоит научиться. И тебе тоже. Но я знаю принцип этой магии, потому что да, да и ещё раз да: слова возносили меня к облакам и разбивали о землю, дарили мне силу и делали меня бесконечно слабой. Иногда я пыталась отвечать тем же, иногда я пыталась воздействовать на кого-то так же сильно. Но я не уверена в том, насколько хорошо у меня получалось. Хотя... знаешь, нет, кажется, один удачный пример я знаю точно. И ты, возможно, удивишься тому, кто этим примером стал, — Джен чуть улыбнулась, с некоторым даже лукавым хвастовством прищурив свои карие глаза. — Санта Морей Аул. Кажется, я заставила его измениться, вовремя сказав несколько важных вещей, ха. К слову, он просил передать, если я тебя увижу, что ты кого-то там обидела своим, э-э, побегом. Но ещё хотел бы извиниться и за собственную бестактность. Хэй, что это вы с ним там учудили, а?
— Он хотел, чтобы я больше… внимания уделила Шаксу, — Санемика недовольно подняла вверх свои тонкие, тёмные брови, слегка изогнув их. — Причём вполне определённого. В совершенно не располагающей к тому ситуации. Я… офигела — так, кажется, говорят, когда хотят передать крайнее удивление? Растерялась и спешно место действий покинула. Мне жаль теперь — но тогда иначе у меня никак не получилось. Есть же такие индивиды, которые слишком активно вмешиваются в не относящиеся к ним события, — Иора неодобрительно покачала головой. — Вот это и случилось. Ничего интересного, просто была одна неловкая ситуация. Можно мне задать тебе довольно личный вопрос? — Санемика посмотрела в глаза Дженнифер, внимательно, но мягко. — Почему я стала искать силу в словах, понятно. А что с тобой такого случилось, что ты решила выглянуть из своего панциря? Почему ты всё-таки пошла этим путём? И почему не раньше? Или раньше тебя всё устраивало, а теперь почему-то нет?
— Мне всегда было не слишком комфортно общаться с другими индивидами. И это мягко сказано. Но я не стремилась это изменить потому, что не было необходимости. Была альтернатива. Я просто... избегала. Избегала всех дискомфортных для меня ситуаций, хотя и понимала, что это отдаляет меня от других, тех, с кем я иногда очень даже хотела общаться. Но я не хотела учиться. Я... боялась. Мне не хватало отваги. И я пользовалась возможностью избегать неприятных ощущений. Это как... как зависимость, знаешь. Как курение. Вроде бы, понимаешь, что вредно, и порой даже доставляет неприятности — но отказаться нелегко. А потом всё просто... поменялось. Знаешь, наше «приключение» меня кое-чему научило, — Дженнифер подобрала под себя ноги, задумчиво потёрла шею. — Тому, что нельзя вечно выживать в одиночку. Иногда тебе очень, жизненно необходима помощь. Нужно плечо, на которое можно опереться. А чтобы найти кого-то, кто это плечо подставит, нужно быть смелее. Нужно связаться с миром, выбраться из раковины. Нужно осмелиться. И быть менее... эгоистичной. Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Чтобы кто-то помог, когда станет необходимо, нужно в первую очередь самому не скупиться на помощь, а во вторую... позволить помочь. Доверять. Чтобы открыть мир, нужно ему открыться.
Дженнифер мягко улыбнулась, потом вдруг резко сделалась какой-то грустно-серьёзной и смерила Санемику пристальным, пронизывающим взглядом.
— Сан. Все эти «уделила внимание», «как там Санни?» и подобное... Что это значит? Что тебя связывает с Шаксом? Почему вы все... так много от меня прячете?
— Снова мало слов, да?.. — негромко пробормотала Санемика, съежившись под неожиданно острым взглядом рыжей. — Как думаешь, что меня может с ним связывать? Не в этой жизни, Дженнифер. Не в этой жизни.
Джен шумно вздохнула и грустно усмехнулась, неопределённо покачав головой.
— Как ты умудрилась, Санни? К-как это вообще возможно..?
— Не знаю, — Санемика печально улыбнулась. — Но случилось. Собственно, именно за это Элиот на меня и наорал. Знаешь, я думала, что если когда-нибудь мы заговорим с тобой на эту тему, то твоя реакция будет не проще.
Роуз тихо вздохнула, прикрыла глаза и будто с усталостью потёрла ладонью одну половину лица.
— По логике мне кажется, что тут и я тоже должна была бы разозлиться. Конечно, срываться, как Эл, я бы не стала, но мне должно было бы быть неприятно. Однако... нет, я не злюсь. Может, моё отношение было бы совсем другим ещё этим утром. Но теперь, кажется, у меня в голове что-то переключилось. Ну, в конце концов, ты — не Шакс, и ты мне ничего не сделала. Значит, у меня нет поводов испытывать к тебе неприязнь даже в том случае, если ты симпатизируешь ему. Так ведь? Думаю, это куда логичнее, чем если бы я вдруг начала презирать тебя только за то, что Шакс тебе нравится. В конце концов... это твой выбор, формально абсолютно никак не касающийся меня и не причиняющий мне неприятностей. До тех пор, пока ты не сделаешь мне что-то плохое своими руками. Личное же отношение... я не имею права навязывать его. Ты — это ты, у нас с тобой разные взгляды на мир. И на Шакса. Что ж. Это не так трудно осознать и с этим смириться.
Дженнифер коротко усмехнулась, бегло заглянула в чёрные омуты больших и круглых зрачков Санемики.
— Видимо ты просто... рассмотрела своё право на слепоту и решила, что оно тебе ни к чему. Легче ли это — видеть своего врага как индивида, как разумное, мыслящее существо со своими чувствами, а не как... «палящую в ответ мишень», а, Санни? Тем более... настолько хорошо видеть? Индивидов... ненавидеть сложнее, чем абстрактные образы. А бесхитростно ненавидеть... проще, чем понимать. Намного проще.
— Ненавидеть? «Право на слепоту»? — непонимающе переспросила Санемика, покачав головой. — Я его не ненавижу, Дженнифер. И не хочу ненавидеть. Помнишь, я всего несколько минут назад говорила, что между азулийцами всегда может быть установлено полное взаимопонимание? На самом деле, как выяснилось на базе, не только между азулийцами. Между азулийцами и нейри — тоже. Их нервная система не сгорает, она выдерживает нас. Возможно… общение. И даже не такое, как у азулийцев, а ещё более полное. У каждого индивида есть причины на какие-то действия, Джен. И у Альта они тоже были. Неправильные. Те, за которые надо наказывать. Но были, и… и я их поняла. А как я могу ненавидеть того, кого понимаю?..
— В том-то и проблема, Санни, — на губах Дженнифер мелькнула та странная, невозможная к истолкованию усмешка, что в моменты слегка раздражённой, злорадной задумчивости так свойственна была... Альтаиру. — В том-то и проблема. Сложно испытывать столь резко негативные чувства к тому, кого понимаешь. А я не хочу понимать. Я хочу ненавидеть.
— Зачем, Дженнифер?
— Я уже сказала. Ненавидеть — проще. А я всегда выбирала то, что мне проще, помнишь? И это тот случай, когда я не просто боюсь, но не хочу, просто не хочу бороться. Я хочу, хочу его ненавидеть. Потому что там, на базе, он стрелял в моих товарищей и в меня, и моя рука всё ещё помнит боль, причинённую его выстрелом. Потому что пять суток назад я смотрела в серые глаза Брайана Уайта, стоя на могиле его сестры, которую Шакс убил. Потому что ненависть — плохое чувство. И Альтаир его заслужил. Действительно заслужил. И даже если он тебе нравится... монстры должны быть отравлены.
«Вы с ним чем-то похожи.»
«А ты, Дженнифер? Уверена, что ты не прячешь внутри такого же монстра?»
— Он и отравлен, — покачала головой Санемика. — В первую очередь самим собой. А ты... отпусти. Ненависть тратит силы. Тот, кто ненавидит, отравляет этим чувством самого себя. Ты хочешь отдавать ему себя, Дженнифер? А он ведь об этом даже и не узнает. Мало ты ему уже отдала?
— Отпустить? Не могу, — Джен бесхитростно пожала плечами. — Если отказаться от ненависти, придётся чем-то заменить её. А мне нечем. Мне нечем, Сан. Она — мой шит, заплатка, затычка в пробитой плотине. Шакс оставил у меня внутри пустоту, и если я вырву из неё ненависть, она меня изгрызёт.
— Как сильно… как сильно он влияет на тех, с кем знаком, — ровно, спокойно сказала Санемика, устремив взгляд куда-то вниз, на больничный пол. — Я бы хотела обнять тебя, Джен.
Дженнифер смерила азулийку взглядом и вдруг рассмеялась. Внезапно, коротко, но легко и весело.
— Если я завернусь в одеяло, ты сможешь сделать это без каких-либо опасений.
— Ну, в общем, да, — азулийка усмехнулась. — А тебе самой-то как… нормально было бы? Не страшно? Или вас в детстве, в отличие от нас, не запугивают видюшками о том, что случается при контактах?
— Только о том, что бывает, если пить слишком много алкоголя и без предосторожностей трахаться с кем попало. Кстати, похоже, Элиоту последних недопоказали, — Джен многозначительно хихикнула, прикрыв рот кулаком. — Нет, Сан, не запугивали. Кажется, галасообщество куда более лояльно к азулийцам, чем азулийцы к галасообществу.
— По-моему, ты слишком плохо о себе говоришь, Дженнифер, — Санемика залилась лёгким румянцем. — И об Элиоте тоже. Ты… не кто попало. И он… вроде бы чисто физически не может быть алкоголиком.
— А кто сказал, что тут я о себе? — Джен ехидно сощурилась. — Я-то не кто попало. Но кто сказал, что у меня на Элиота монополия?
— Что-то здесь я тебя совсем не поняла, — Санемика отчего-то хмуро посмотрела на Роуз.
— Не важно, забей, — снова хихикнув, отмахнулась та. — Просто напомню тебе, что у нас с Элом нет никаких отношений, так что я не мешаю ему трахаться со всякими случайно встреченными истеричками.
— Отношений нет? — Санемика подперла голову рукой, задумчиво посмотрела на Роуз. — А что есть?
— Дружба есть. Секс есть, — Джен бесхитростно пожала плечами. — А отношений — нет.
— Ты говорила, что он тебе нравится. Что, уже нет?
— То есть, он не может мне нравиться, если у нас с ним нет установленных отношений? Санни, в каком устаревшем мире ты живёшь, — рыжая закатила глаза. — Он хороший индивид, с ним приятно проводить время. Да, и в этом смысле тоже. Но. Более конкретные романтические отношения подразумевают другие, более узкие рамки и взаимные обязательства, какие-то обговорённые принципы... да ну их к чёрту. Нас обоих всё устраивает. Так что — да, он мне нравится, но — нет, он не мой парень, а я не его девушка.
— Он тебе нравится, у вас с ним секс, и он живёт у тебя дома, — Санемика коротко усмехнулась. — Не-е-ет, Роззи, это ты чего-то не понимаешь. Отношения бывают очень разные, совсем необязательно такие, которые приводят к заключению брака. Так что это как раз у тебя устаревший взгляд на отношения. О таких, которые называются «свободные», ты не слышала никогда? Так во-о-от. Поздравляю. Ты в них уже сидишь.
— Не оговорённые романтические отношения, какими бы они ни были, не являются отношениями, — весьма уверенно заметила Дженнифер. — И, хэ-эй, он не живёт у меня дома, не надо тут! Эл у меня в гостях, а это, прошу заметить, совершенно другое. Причём я его к себе не приглашала. Он как-то... сам. Он вообще собирался уехать ещё до экспертизы. Но... она его подзадержала. Нет, жить с ним в одной квартире дольше, чем уже пожила, я всё-таки не готова. Он разбудил меня в шесть утра, Сан, в шесть! Ладно Джон вскакивает рано, как чёрт знает кто, но он хотя бы меня не трогает. А этот... угх! Будто я его круглосуточно развлекать должна.
— А дружеские — тоже? — коротко хихикнула Санемика. — Если специально не оговорить, то дружбы не получится? Для этого, видимо, надо какой-то контракт заключать, да? Вот и с отношениями точно так же. Можно не оговаривать их официально, но всё равно их влияние будет чувствоваться. Ещё скажи, что тебе было бы всё равно, если бы Элиот хранил у тебя свои вещи, приходил только пообедать, а вечером уходил бы кадрить девок на дискотеке и ночевал бы у них. Ах да, и ещё иногда бы просил тебя вечером саму где-нибудь погулять, чтобы потрахаться с этой самой дискотечной в твоей квартире на твоём диване. А ведь, между прочим, если бы он был просто твоим другом, то это бы всё воспринималось совершенно в порядке вещей.
— То есть ты ожидаешь, что я скажу, что мне это было бы не по душе? — Дженнифер растерянно изогнула брови. — Единственный пункт, который меня смущает — это «попросить погулять». Потому что хэй, если это будет моя квартира, я буду решать, когда мне в ней быть.
— Вообще да, — Санемика очень странно посмотрела на Дженнифер. — Потому что, как минимум, при подобном развитии событий заниматься с подобным «другом» сексом было бы крайне небезопасно. Зачем вообще такой «друг» для секса? Можно и другого поискать. Понадёжнее и… почище. Кто не кидается на всё подряд, и всё-таки твой, а не общественный.
— «Твой», «общественный»... вэ, Сан, какая разница. Я просто понадеюсь, что Эл ищет себе подружек не в каких-нибудь притонах — а на то не похоже. Он слишком чистоплюй для такого. Хотя о некоторых вещах я всё-таки впредь подумаю. Но, что ж, предусмотрительность приходит с опытом, — Джен растерянно пожала плечами. — Ладно, давай уже покончим с темой моей неопределённой личной жизни. Чего это за травки ты мне там принесла, м?
— Да вот явно не те принесла, — буркнула Санемика. — Я тебе для здоровья купила, а надо было для головы. Но всё равно можешь употреблять, хуже-то точно не будет.
— Э-э-эй! — уже летавшая в Джоша подушка полетела теперь в Иору. Санемика подставила руку, защищаясь от артобстрела, и таким образом знакомство подушки с полом всё-таки состоялось.
— Кстати, раз уж ты в больнице, — так быстро уйти с темы личной жизни Дженнифер азулийка не смогла — не всё ещё спросила. — То тебе бы тут уже точно сказали. И живот… не беременна, значит, да?
— Кстати об этом, — хмыкнула Джен и покачала перед лицом у Санемики указательным пальцем. — Извини, но твоим милым фантазиям сбыться не суждено. У нас с Элом детей уже точно не случится по чисто физиологическим причинам.
— Как? Почему?! — Санемика широко-широко раскрыла глаза, уставилась на Дженнифер со сложноописуемым выражением во взгляде, самыми простыми частями которого являлись ужас и удивление. — Такой неудачный выстрел? Неужели уже нельзя ничего исправить??
— Не из-за меня, — Джен простодушно дёрнула плечами. — Хотя и со мной эта тема теперь тоже может оказаться под некоторым вопросом.
— Так надо же делать что-то, — как-то растерянно ответила Санемика. — Пока ещё не поздно. А Элиот… ты сказала, «уже»? То есть что-то случилось недавно? Он из-за этого в больнице, не из-за головы?
Джен закатила глаза и утомлённо вздохнула.
— Нет. Он просто киборг. А у них с этим бывают, эм, проблемы. Ну, радиация и всё такое... кажется. Вообще-то, я не уверена в том, почему. Но это самый вероятный вариант. И — боже, Сан! — ну не стали бы мы с ним в любом случае заводить детей! Он к ним не готов, а я их терпеть не могу!
— И неужели… всё? Окончательно всё? — Санемика выдохнула, прижала ладони к лицу, и почувствовала, как защипало глаза, как потяжелели веки от накапливающихся в них слёз. — А я и не знала… о-хх…
Тинь. Слезинки скатились по правой щеке, оставив за собой ровную дорожку.
«Не готов» — это не важно. Потому что потом мог бы, но никогда не сможет. Нет выбора, нет возможности на настоящую, полноценную семью. Кусок будущего отрезан кем-то чужим. На фоне этого открытия, вызвавшего столь сильное сочувствие и огорчение, Санемика даже не зацепилась за последнее замечание Дженнифер о том, что рыжая детей терпеть не может. Тоже вполне себе повод поговорить с ней о травках «для головы», но… Чёрт, чёрт.
Если ещё минуту назад Санемика обижалась, дулась на Элиота, то теперь — абсолютно нет.
It doesn't matter what you've heard,
Impossible is not a word,
It's just a reason for someone not to try.©
|
| Анкета
|
| |
| Призрак
♀
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:20:21 | Сообщение # 589
|
Синий Лед
Постов: 24353
Репутация: 972
Вес голоса: 9
| 402е советские сутки, Фельгейзе. Часть III
А что Дженнифер? А Дженнифер от такого развития событий, такой бурной реакции на беззаботно озвученную информацию, мягко говоря, опешила.
— Са-а-ан..? — Роуз хотела было протянуть руку, тронуть азулийку за плечо, но спохватилась, вспомнила, что это плохая идея и такой жест Иора почти наверняка не оценит. — Ну-ну, Санни, не... не расстраивайся так. Такое бывает. И Эла это явно не сильно беспокоит. В кра-а-айнем случае, если когда-нибудь он всё-таки захочет детей, он сможет их усыновить, разве нет? Это разве плохо, чем-то хуже? По-моему, совсем наоборот.
— Это другое, это вообще не то, — Санемика зажмурилась, потрясла головой. — Хорошо само по себе, но никогда не заменит своих собственных, родных детей. Даже если взять ещё совсем маленького ребёнка, грудничка, и он сможет воспринимать тебя как своего настоящего родителя, а ты получишь шанс воспитать его именно так, как хочешь, то ты всё равно пропустишь слишком много. Слишком много радости, слишком много счастья, весь тот период долгого и тёплого ожидания, которое так сильно привязывает родителей к их детям и друг к другу. Сироты — они как питомчики, понимаешь?.. А свой ребёнок, которого ты выносила сама, это совсем другое дело. Или, для мужчины, для Элиота, не он сам, а его возлюбленная… Если пара хочет остаться навсегда вместе, хочет иметь свой дом, детей, что может принести им больше счастья, чем слова «я беременна»? Долгожданные. Или неожиданные, оглушающие, не менее сильные. А забота о своей беременной возлюбленной? За женщиной, которая носит твоего — твоего! — ребёнка? Такой сближающий период жизни, полный света и надежд… То время, когда пара и её ещё нерождённый ребёнок действительно становятся центром их маленького мира. Слова, слова, Дженнифер, слова!.. Мне их мало. Иметь своего ребёнка — это высшее счастье. Не единственное, не то, к чему поголовно все должны стремиться, но одно из. Огромная возможность. То, что может стать смыслом жизни, её целью. Не иметь её — это… я не знаю, — Санемика стёрла с щёк снова побежавшие по ним дорожки слёз. Ненадолго хватило этого жеста. — Это быть ущемлённым в чём-то очень важном. В том, на что у каждого должны быть право и выбор. Элиот же не выбирал такого специально, я права?.. А что его это не сильно беспокоит — ну, Джен. Что ещё остаётся. Нет же альтернативы. Если такое поведение вообще в духе Элиота, то мне стоило бы у него поучиться.
Джен долго смотрела на Санемику крайне скептическим взглядом прежде, чем что-то сказать.
— По-моему, перечисляя эффекты беременности, ты забыла про некоторое количество крайне важных вещей, — криво усмехнулась она, сложив руки на груди. — Например, токсикоз, боли в спине, невозможность заниматься многими любимыми вещами, работой, необходимость вечно следить за собой, не позволяя себе расслабиться и просто повеселиться изо всех сил, послеродовую депрессию или более физические последствия родов, исчезновение личного времени после них, круглосуточный рёв, а так же ещё кучу других весьма и весьма дискомфортных не только для самой беременной женщины штук типа гормональных перестроек и совершенно непрогнозируемых скачков настроения. «Тёплое ожидание», «период, полный света и надежд»... знаешь, ты сильно романтизируешь это время. Дорогая, в каких сопливых мелодрамах ты этого набралась? Стоит так же заметить, что, не знаю, как у вас, азулийцев, но у людей, например, точно бывают ситуации, когда слова «я беременна» становятся причиной того, что пары расстаются навсегда, да и не просто так, а со страшными скандалами. Например, из-за того, что мужчина требует, чтоб девушка сделала аборт, а та хочет ребёнка. Или наоборот, мужчина хочет потомства, а его партнёрша не готова к такому, не готова на ближайшую пару-тройку лет посвятить всю себя маленькой крикливой личинке. Не обобщай, Сан. Для меня, например, это вообще выглядит как что-то кошмарное. А Элиоту, кажется, просто всё равно, но своих детей он не хочет. И в его жизни уже явно минул тот период, в который он ещё мог закономерно поменять своё мнение. Люди в его возрасте становятся уже довольно основательно сформированными в плане взглядов на жизненные принципы личностями.
— Те, кто строит своё счастье в карьере, прощаются со своим личным временем точно так же. Долгие, долгие годы индивиды работают не на себя, а на начальника, прежде чем самому стать начальником. Они всегда задвигают свои личные планы ради работы. Делают не то, что хочется, а то, что надо, по приказу. Своё собственное мнение в большинстве случаев оставляют при себе — но это характерно для вас, у азулийцев этот пункт исчезает. Нет личной жизни, нет семьи, нет развлечений, есть только тяжёлый труд. Когда всё-таки достигаешь желаемых успехов — смотришь — а ты уже не молод… Те, кто ищут счастье в богатстве, имеют ещё большую проблему со свободным временем. Они пашут уже круглые сутки, и постоянно напряжены, поскольку обязаны лично контролировать своё доходное дело, не давать ему прийти в упадок. Деньги приходят — но тратить их некогда. Потому что у богатых индивидов нет даже выходных. Нет отпусков. Ничего такого нет — потому что каждая отлучка обращается огромными проблемами, разгребая которые, ты тысячу раз проклянёшь свой коротенький отпуск. И снова, конечно же, никакой личной жизни. И родителей из бизнесменов не получается хороших, потому что с детьми сидят не они, а нянечки. И постоянные страхи, опасения за своё завидное состояние. После родов — депрессия? Что же, тут она может накатить с не меньшей вероятностью. За тобой всегда будут следить конкуренты. Тебе будут строить козни. Обязательно будут покушаться на твоё имущество, а то и жизнь. Простые индивиды будут тебя ненавидеть и завидовать, плевать вслед. А если счастье в известности? Чёёёрт, но тогда снова нет личной жизни! Потому что надо всё время носить маску, чтобы не испортить свой безупречный облик. Делать то, что принято, то, что вызовет одобрение, а не то, что хочешь на самом деле. Депрессия, хах, накроет тут с максимальной вероятностью. Где самый высокий процент самоубийств, в какой области? Правильно, в мире знаменитостей. И проблемы с алкоголем, с наркотиками, обострены тоже здесь. Думаешь, от счастливой жизни? Как бы не так. Снова козни со стороны, снова зависть и ненависть простых индивидов, снова страхи за своё положение. Высокое, с которого если упадёшь — разобьёшься. Попробуем счастье в любви? Так совместная жизнь тоже не всегда покрыта розовым шёлком. Как насчёт тех же ссор и скандалов? А если твоя половинка тебе изменит? А если вообще бросит, уйдёт к другому, оставит с разбитым сердцам? Во всяких «сопливых мелодрамах» очень много молодых индивидов уходят из жизни из-за своего порушенного счастья. И что остаётся? Жить спокойно? О, тогда приходит самая страшная беда: НЕРЕАЛИЗОВАННОСТЬ. Потому что ты никому не нужен. Тебе никто не нужен. И мир не заметит, когда ты умрёшь. Закопают в землю, а на следующий день уже забудут. Верный спутник при жизни — ощущение, что всё проходит впустую. Каждую ночь подушка пропитывается тихими слезами, о которых днём уже никто не узнает. Не будь наивна, Дженнифер. Ни одно счастье на свете не даётся просто. У всего есть свои обратные стороны, и за каждую улыбку придётся заплатить. Ты не получишь с неба подарок, который просто возьмёт и сделает тебя счастливой, не требуя ничего в ответ. Но зато нам даётся много-много дорог, тернистых, сложных, но в конце которых ждёт твоя личная мечта. Можно гордиться своей престижной должностью. Можно получать высшее наслаждение от своей работы. Можно обожать свой бизнес. Можно умирать от счастья, видя своё лицо в газетах. Можно просто любить своего супруга и жить тихой жизнью. А можно вырастить своего ребёнка, оставить в этом мире своё физическое продолжение. Я описала положительные стороны беременности, ты — отрицательные. Для кого-то перевесит второе, для кого-то первое. И то же самое с плюсами и минусами любой другой дорожки к высшей цели. Какой идти, выбираешь сам. Но когда твой выбор в столь важных вещах урезан со стороны, это грустно, Джен. Очень грустно. Многое меняется в жизни — не исключено, что лет через двадцать ты позовёшь меня на день рождения своего третьего ребёнка. Не исключено, что если Элиот бы мог, он бы уже был отцом, и его жизнь выглядела бы совершенно иначе. А может, это действительно для него абсолютно не важно, и в любом случае он бы выбрал другую дорожку. Но одно дело — когда ты просто чего-то не хочешь. А другое — когда не можешь. Первое может измениться, а может и нет. А второе — совершенно точно, с гарантией, нет. Карьера, богатство, известность… пха. Семья — намного важнее. Это та возможность, которой никто не должен быть лишён.
— У меня один вопрос, Сан: зачем ты мне всё это говоришь? Я знаю. Представь себе, я всё это знаю, — подперев щёку рукой, то ли со скукой, то ли с раздражением заметила Дженнифер. — Только тебя мечет из крайности в крайность. В твоём мире что, совсем нет полутонов? Необязательно гнаться за чем-то из названного тобой, чтобы быть счастливым. Необязательно вообще толком иметь хоть что-то из этого. Посмотри на моего дядю — ха, у него нет своей семьи в твоём понимании, у него нет дома, нет работы, он не знаменитость и-и... он счастлив. Намного счастливее большинства. Ты ограничиваешь мир рамками, Санни. А на самом деле их нет. Ты хочешь сделать из того, что происходит вокруг, понятную систему, вывести закономерность... но её не существует. Ты чем-то сейчас напомнила мне моего отца. И знаешь, что? Это отвратительно. Мыслить поддельными, лишёнными условий категориями. Семья — важнее всего? Ха. Ха! Видимо, тебе с ней очень повезло. Каждый сам выбирает то, что ему важнее всего. Не обобщай. Мой мир не похож на твой. И я знаю, что была бы ужасным родителем. Такими становятся как раз те, кого всю жизнь убеждали, что семья важнее всего на свете, и ты обязательно должен завести своих детишек, иначе никогда не будешь полноценным членом общества. Как всё тот же мой отец. Думаешь, он стал счастливым? Нет, ни черта, он перепробовал все стандартные, названные тобой ходы, дорожки к счастью — но это его никуда не привело. И семья у него не вышла. Таким, как он, я бы в принципе запретила растить детей. Я была бы отвратным родителем, Санни, смирись. Так что в свои радужные мечты о моей семейной жизни вклей, пожалуйста, то, что я буду срываться на своих детишках, проклинать день, когда они родились на свет, и не появляться дома только ради того, чтобы не делать этого, чтобы избежать следующего за этим осознания того, какая я ужасная. Добро пожаловать. В реальный мир.
— Тот, кто болтается по свету, не имея цели, тот бесполезен и не нужен. Если ты не живёшь для чего-то, то и ты, Дженнифер, бесполезна и никому не нужна. Мне нет дела до твоей семейной жизни. Потому что у тебя ещё есть выбор — и, если ты забыла, то напомню, что темой разговора был тот, кто этого выбора лишён. Я хотела бы, чтобы мне было дело до тебя. Но видишь? — Санемика приподняла руки, показала Роуз свои закрытые перчатками ладони. — То, с чего мы разговор начали, то только что было опровергнуто. Не может быть дружбы между теми, кто друг друга понять неспособен. Мне не хватает слов, ты меня не понимаешь. Тебе тоже — ты меня не убедила. Если всё общение вашего советского мира похоже на то, как один слепец пытается объяснить другому, как выглядит цвет, то любые мои попытки к близкому общению всегда будут обречены на провал. Вы воспринимаете это нормально, потому что другого вы не знаете. Вам привычно слепо долбиться лбом в чужие стены. А я… а мне остаётся только посылать проклятия в сторону Потоков за то, что я оказалась здесь.
— Нет, Санемика, не опровергнуто. Подтверждено. Мы с тобой — всё ещё улитки, ограниченные собственным панцирем. Мы ещё слишком глупы для взаимопонимания. Мы с тобой обе — социальные дуры.
Странная усмешка, за которой кроется одна из тех неопределённых, смешанных эмоций, которым никак не подобрать названия, которые вроде бы есть, и при этом никак описать их не можешь. За нею следовала довольно долгая, задумчивая пауза.
— То есть, ты считаешь, что, не будучи никому полезным, индивид не имеет права на существование, на счастье?
"— Нарисовала? Отставь эти глупости, они бесполезны в жизни. Займись чем-нибудь более практичным. Бессмысленные картинки никому не нужны."
"— Поиграешь потом. Сначала сделай домашнее задание. Хорошее образование явно пригодится тебе в жизни больше, чем умение пинать мяч и валяться в грязи.»
"— Когда ты наконец возьмёшься за ум? Хочешь так же, как твой дядя, быть бесполезным отбросом общества?!"
"— Кому нужен тот, кто не приносит совершенно никакой пользы? Зачем такому индивиду вообще существовать?"
— Я не вещь, — голос у Дженнифер сделался тихим, как змеиное шипение, но резким, твёрдым, как удары кузнечного молота о раскалённую сталь. — Я не вещь, чтобы быть обязанной приносить кому-то пользу. Знаешь, мне абсолютно и совершенно плевать на то, являюсь ли я частью механизма или стою где-то в стороне. И там, и там я буду жить так, как хочется мне. Как мне доставляет удовольствие. И если кто-то будет нуждаться во мне только потому, что я «общественно-полезная», пусть идёт самым дальним лесом, какой сможет найти.
— Ты себе переоцениваешь, — Санемика издала короткий, нервный смешок. — Потому что индивид, который живёт только для себя, вещью как раз и является. Глупой, бесполезной игрушкой, выбросить которую никому не будет жаль. Для того, чтобы стать в этом мире не чем-то, а кем-то, надо приложить массу усилий. И — ещё раз — взаимопонимание для вас невозможно. Потому что то, что происходит сейчас, называется «спор», конфликт двух диаметрально противоположных точек зрения, в котором по крайней мере одна из сторон стремится не понять, а подмять другую. Это то, что случается в вашем мире сплошь и рядом. Я вижу это каждый день. Тошнотворно, отвратительно. Можно, я поведу себя как азулийка? Не могу показать, но скажу. Ты едва ли не гордишься своим ослепительным эгоизмом — а на таких индивидов нельзя полагаться. Они всегда подведут. Всегда подводят. Не была рядом, когда была нужна Элиоту? Его уже подвела. Значит, остальным тем более на тебя нельзя рассчитывать. Никому не нужно твоё плечо, Дженнифер, потому что оно слабое и ломкое. И пока ты не вырвешь из себя пожирающие тебя щупальца эгоизма, оно таким и останется. Тебе нужен твой панцирь. Потому что эгоисты обречены на одиночество. А мне мой — потому что я никогда не поймаю снаружи то, в чём нуждаюсь.
Неопределённая, натянутая улыбка, не нарушающая никаких законов обычной человеческой мимики, но при этом настолько неестественная, что повторить её при всём старании не смог бы даже Шакс.
— Да, горжусь. Пожалуй, у меня его, эгоизма, слишком много. Но я не собираюсь отказываться от него насовсем. Потому что он позволяет мне быть индивидуальностью, сохранять собственное мнение и собственную волю, тратить время на саму себя и просто жить в удовольствие. Плевать, насколько крепким станет плечо от бескрайнего альтруизма — но моим оно быть перестанет. Если тебе дана жизнь, это не обязывает тебя посвящать её чему-то или кому-то. Жизнь дана для того, чтобы её прожить. Желательно — в своё удовольствие, находя при этом свою меру эгоизма и жертвенности. А иначе мы все были бы как традиционные солониане. Вот уж кто, по-моему, идеал твоих стандартов: ни мысли о себе, только о великом благе для всего общества. Которым в итоге некому насладиться, глянь-ка. Потому что им некогда радоваться, они все заняты «становлением кем-то», — нервная усмешка, нездоровый блеск в глубине маленьких чёрных зрачков.
— Они — другая крайность, — покачав головой, заметила Санемика. — Они полностью отказываются от своих желаний, выбраковывают в себе личность. Я же говорю, что своё «я» надо ставить на второе место, а не уничтожать вовсе. Сначала — целое, общество. Потом — часть, «я».
— Заметь, я не сказала, что буду думать исключительно о себе. Всегда, всегда будет кто-то, кто дорог мне, и ради таких индивидов я могу поступаться своими принципами, выгодами и так далее. Но я не собираюсь жить только ради того, чтобы быть «полезной». Потому что вещью становится также и тот, чья жизнь заключается исключительно в прислуживании и пресмыкании. «Не дай бог я не сделаю всё, что на меня взвалили!», «Не дай бог, не оправдаю чьих-то ожиданий»! Такой индивид, сколько бы он ни был талантлив или отличен от других, станет всего лишь инструментом в чьих-то руках, бессильным и бесполезным в одиночку. Ему не дадут покоя, не дадут воли. Хм, помнишь, ты привела пример про бездумное и фанатичное вкалывание на начальство, в котором, по твоему мнению, кажется, нельзя найти полноценного счастья? В нормальной работе, а не таком пахарьстве — ещё как можно. Но ты только вдумайся в свой пример. Никого не напоминает, а? — Дженнифер узко-узко сощурила свои карие глаза и едва сдержала ехидный смешок. Затем с совершенно искренним недопониманием изогнула брови. — Я не понимаю — вы, азулийцы, в принципе не представляете, что работать можно по-другому? Что не везде и не всегда обязательно приходится скакать собачкой перед начальством и проглатывать своё мнение и свои чувства в угоду правилам и приказам вышестоящих? Или это твоя личная особенность, м?
— Видимо, тот пример должен был показать меня? — с какой-то странной, глухой, отстранённой, но всё-таки заинтересованностью спросила Санемика. — Отчасти да, бесспорно. Но я же уже говорила: у нас всегда принято обсуждать проблемы коллективно. Даже личные. И любой может поставить проблему на обсуждение и практически всегда это делает, если считает её существенной. В этом плане мы более вольны, чем вы, Джен. У вас уборщик может сделать начальству замечание, поставить на обсуждение какой-то вопрос в своей области? У нас — может. Начальство не неприкосновенно. Но все задачи, какие оно ставит, мы исполняем. И отдаём этому всех себя. Не отмахиваемся, не откладываем — а если считаем задание глупым, то открыто его обсуждаем. И, знаешь, это работает. Тем более что наша раса лишена необходимости столь продолжительно спорить на одни и те же темы. У нас все вопросы решаются очень быстро.
— А что касается споров... да, Сан, мы спорим. Я примерно могу представить, почему у вас не бывает вот таких вот открытых конфронтаций, и что вы всегда понимаете точку зрения друг друга. Но, в то же время, не может же быть так, что мнения всегда сходятся. А значит, должны быть и столкновения точек зрения. Да, вы понимаете друг друга, причины тех или иных выводов у друг друга. Но. Тем не менее, если два азулийца с противоположными мировоззрениями столкнутся, как они придут к консенсусу? Либо кто-то примет чужую точку зрения, либо каждый останется при своей. Или у вас все действительно мыслят одним шаблоном? Хм, если так, мне вас искренне жаль. Но мне всё-таки что-то не кажется, что это так.
— Что же, попытка номер три, — Санемика запустила руку в волосы, чуть взлохматила их, из-за чего до того идеально сложенный хвостик немного перекосился на одну сторону. — И тут, я думаю, на удачу шансов больше, потому что я хочу просто дать немного информации. Ты наверняка слышала о том, что из себя представляют наши Круги. Как думаешь, почему здесь, в советской зоне, оторванные от родины азулийцы не объединяются вместе? Потому что выбор слишком маленький. Полноценное сожительство между настолько случайными азулийцами невозможно. Внутри Круга мы действительно мыслим едино. У каждого есть своё мнение касательно многих вопросов, у каждого уникальный набор опыта, который невозможно полностью передать через контакт, однако система ценностей у нас действительно одинаковая, «шаблонная», одна-единственная, распространённая на всех участников Круга. В серьёзных вопросах у нас никогда не возникает разногласий, поскольку мы все одинаково чётко знаем, что есть хорошо, а что плохо. Одинаковая нравственность, одинаковые приоритеты — при этом имеющиеся у каждого личные склонности при нормальном течении событий не могут поставить одного азулийца против всего Круга. Мы растём вместе. Мы постоянно друг друга воспитываем. Когда кто-то находит свою настоящую половинку, своего настоящего друга на стороне — он может привести его в свой Круг. Два Круга при этом не сливаются — потому что даже такая половинка — это «чужой». Он будет долго вписываться, долго притираться. И Круг тоже будет меняться, тоже подстраиваться, тоже в некотором смысле переболевать. Можно принять к себе одного похожего — но слишком тяжело нескольких. Если противоположности и притягиваются, то только не у нас. У одиночек в этом плане всё гораздо проще, — на этом месте Санемика сделала короткую паузу, очерчивая переход к смежной теме. — Когда взаимодействуют азулийцы из разных Кругов, то тогда, конечно, не избежать встречи различных точек мировоззрения. Если ситуация того не требует — мы ничего с этим не делаем. Понимаем друг друга, и да, ты права — либо остаёмся каждый при своём мнении, либо кто-то кого-то заставляет задуматься. Второй кто-то хорошо всё обдумывает, приносит в свой Круг, и-и… либо это новое коллективно принимается, либо отторгается, либо заимствуется частично. Всё всегда происходит спокойно, потому что никто никому ничего не доказывает. Нет нужды. Но если ситуация требует быстрого решения, или если выбор жёстко стоит «или-или», то тогда равновесие достигается уже отнюдь не так гладко и мягко. Но зато очень-очень быстро. Один азулиец просто передавливает второго. И тут вопрос не в том, какая личность сильнее, а в том, кто из них более уверен в своей точке зрения. Более сильное убеждение победит. Более слабое отступит — пусть временно, но во время кризиса оно мешать уже не будет. Конечно, порой за верное принимается неверное. Но и вы, с вашими спорами, не научились этого избегать. У вас побеждает более искусный оратор, мастер языка и слова. И тоже он точно так же не всегда прав.
— Тогда, вот вопрос: почему, мисс Всеобщее Взаимопонимание, ты сейчас убеждаешь меня в своей правоте и отвергаешь мои точки зрения, а? Заметь, я не заставляю тебя принимать их. Я просто привожу тебе аргументы о том, почему я так считаю, но ты меня будто не слушаешь. Неужели я делаю это настолько топорно? Или дело всё-таки не во мне? Ты так категорично уверена в своей истине, что не хочешь допускать мой, иной взгляд на неё. Ты будто не хочешь, чтобы я думала так, как делаю это. В то время как я не пытаюсь переманить тебя на свою сторону. Только стараюсь выбить из твоей головы эту дурацкую гребёнку, под которую ты хочешь всех загнать. Ты так категорично мыслишь своими стандартами, так грубо обобщаешь и разводишь всё по полюсам, что это мне становится тошно. Индивиды разные. Очень и очень разные. И требования к жизни, исполнение которых влияет на счастье, тоже у всех разные. Чтобы быть счастливым, необязательно быть семьянином. Чтобы иметь надёжные плечи, необязательно вкалывать на всё общество днями напролёт. Достаточно просто быть готовым протянуть руку помощи тому, кто в этом нуждается, и придерживаться норм морали и чести. Я не такая. Многие не такие. А многие — да. И между нашими категориями есть при этом ещё тысячи полутонов. А если у вас, азулийцев, всё-таки всё действительно выкрашено в один цвет как минимум у большинства, повторюсь, мне вас искренне жаль. Я бы ни за что не променяла даже самые грязные споры на такое.
— Я тебе в первую очередь и говорила именно о том, что счастье для каждого разное, и каждый сам волен выбрать свой вектор, — повторила Санемика. — Плохо, когда твой выбор принудительно сокращён. Но ещё хуже, если желания выбирать нет, и для жизни становится достаточно того, что валяется под ногами. Чтобы иметь надёжные плечи, надо уметь задвигать своё «я». Если уметь задвигать своё «я», то открываются пути к тому, чтобы подняться наверх и из пыли превратиться в нужную этому миру шестерёнку. Пыль сдувает ветер, а шестерёнки составляют Целое и Великое. Почему ты не пытаешься переманить меня на свою сторону? Возможно, потому, что я — не твоё «я», и, следовательно, для тебя несущественно. Пытаешься доказать что-то мне, но на самом деле доказываешь это себе. Эта тема не проста для тебя, и вовсе не из-за того, что задеты твои моральные принципы. Что-то… глубоко лично в тебе.
«Я не вещь».
«Жить так, как МНЕ доставляет удовольствие».
Санемика коротко вздохнула.
«Тебя кто-то пытался задавить, Дженнифер? Когда мы только встретились, ты выглядела именно задавленной».
— Почему я пытаюсь убедить тебя в своей правоте? Потому что нельзя молчать, если видишь что-то неправильное. Пусть на мой, субъективный взгляд — на субъективный взгляд всей нашей расы и всех советских определений «хорошего индивида», — это так. Ты пытаешься пояснить свою точку зрения, объясняя удобство лично для себя, но я не могу видеть настолько узко. Никто из азулийцев не может. Пока индивид живёт сам по себе, его со стороны просто не видно. Слишком много у индивидуалистов своих полутонов — и когда они рядом, то они смешиваются в грязно-бурую безликую массу. Чтобы масса имела цвет, прозрачность, красоту, она должна быть направлена, для чего все её частички должны считаться и сочетаться друг с другом. А существовать вне массы ни у кого из нас шансов нет, Джен. Только если купить корабль и улететь дрейфовать в космос на весь остаток своих одиноких дней. Я хочу, чтобы ты это увидела. Чтобы не думала, что глубокий эгоизм делает тебя личностью. Неужели это твоя единственная яркая черта, и ты потому её столь бережёшь? Не может быть так. Не верю. Я видела и другое.
— Ты слишком мало знаешь обо мне, чтобы столь уверенно во что-то не верить, Санни, — вновь нервно усмехнувшись, заметила Дженнифер. — И меня саму тоже знаешь слишком недолго. Но что здесь в твоём понимании неправильно? То, что я не хочу всю жизнь пахать на общественное благо, и только потом вспоминать о самой себе? Ладно, давай пойдём от обратного: а зачем? Зачем быть «подходящей шестерёнкой», зачем быть видимым со стороны? Если тебе удалось найти способ жить счастливо и без этого, если тебя всё устраивает? Если ты не тот, кто нуждается во всеобщем одобрении или внимании, если ты не гонишься за статусом и уважением, а просто делаешь то, что тебе нравится, и от этого получаешь совершенно всё, что тебе нужно для жизни, если не испытываешь нужды в чём-то ином, если тебе удалось найти свой, идеальный путь, имеющий лично для тебя лишь плюсы — зачем? Зачем сходить с идеальной дороги на тропу, которая приведёт тебя в болото, из которого до того ты всю жизнь мечтала сбежать? Пусть это лишь твоё, твоё личное болото, это не делает его менее неприятным. Выслуживаться перед кем-то, «приносить пользу обществу» просто потому, что «нужно»? — произнося последнее слово, Роуз неприязненно поморщилась. Главный аргумент отца в любом споре. — Соответствие чьим-то стандартам, ожиданиям, укрепление своего положения в обществе. Сан, зачем, если всё это противно до тошноты, если это — не твоя жизнь? Я уже не о себе — я куда менее категорична. Но раз уж ты так любишь острые грани. Почему должно заботить общество, но не должно заботить собственное счастье? Если ты просто не можешь заставить себя быть счастливой иначе. Выбор, сама говоришь, выбор должен быть. Какая разница — «полезный», «бесполезный», если бытие порядочной шестерёнкой приносит страдания? Подавиться теперь что ли, выйти пешком в открытый космос, лишь бы только не стать самостоятельной единицей, не приносящей кому-либо выгоду? Своё «я» всегда на второе место, вне зависимости от того, насколько сильно оно противоречит возможности сосуществовать с идеалами первостепенного социума... если так, то зачем вообще жить? Какой смысл ради чего-то стараться, если сам ничего хорошего от этого не испытываешь? Потому что должен? Когда долг исполняется не из-за желания, духовного принципа, благодаря которому не можешь и не хочешь поступить иначе, а просто для галочки, индивид переходит в разряд запрограммированных роботов. У вас, азулийцев, такого, возможно, и нет. Но здесь, в галактике — есть. И многие отшельники-индивидуалисты стали такими лишь потому, что это их единственный путь обрести себя, своё счастье. Сан, я могу понять тебя. Но принять твою точку зрения не смогу никогда. Ты слишком... азулийка. И вы все, рядовые азулийцы — слишком большие коллективисты.
— А не рядовых мы зовём «айхтами», — едва слышным шёпотом сказала Санемика. — И известно, что это генетический сбой. Но любой, даже айхт, может найти своё место в огромном механизме жизни. Если на твои шестерёнки что-то давит — значит, просто место не твоё. Механизм огромен, разнообразен, у него неисчислимое множество вакансий. И тот, кто захочет, тот всегда найдёт идеально подходящую ему нишу. Мне казалось, что я свою нашла, но меня вынули оттуда, закрыли мою старую норку железными ставнями. Кажется, здесь я нашла новую. Но моя ли она? Не жмёт ли?.. Пока не понимаю. Ответить на вопрос «почему надо приносить пользу обществу» я смогу не легче, чем ты сможешь ответить на вопрос «зачем быть счастливым», и почему самое главное в жизни — именно это. Почему это важнее чем, например, оставить в этом мире свой след, своё бессмертное продолжение. Скажи, что ты думаешь, будет после смерти? Я когда-то пробовала разобраться в ваших земных религиях, но их слишком уж много. И некоторые из них откровенно противоречат друг другу.
— Люди очень долгое время были разделены так или иначе, многие века сепарировались друг от друга. Они делились на племена, народы, страны... Из-за разности условий обитания и характера конфликтов с окружающей средой и соседями у разных народов формировался сильно отличающийся быт. И, соответственно, проблемы и взгляд на них, мировоззрение и ценности у всех тоже складывались различные. Человеческие религии всегда формировались как что-то, в чём люди могли найти отдушину. Могли найти ответы на волнующие их вопросы или утешение в трудную минуту. Но из-за дифференциации менталитета разным сегментам человечества нужны были разные ответы на, зачастую, одни и те же вопросы. Людям всегда необходима определённость. В вопросах жизни и смерти особенно. Они боятся неизвестности — а кто, впрочем, не боится? Именно потому каждая религия имеет свой ответ на вопрос о том, что там, по ту сторону бытия. Тот ответ, который больше всего удовлетворяет последователей идеалов этой религии. Тот ответ, который соответствовал бы их сложившимся ценностям и концепциям. Отсюда и разнообразие, и противоречия. С одной стороны, это грустно — люди здесь и до сих пор не могут прийти к консенсусу. С другой... каждый вправе выбирать, во что ему верить. Каждый найдёт себе нужный ответ, чтобы притупить свой страх перед неизбежностью. А какой из этих ответов правильный — кто же скажет? С той стороны не приходят поделиться впечатлениями.
Дженнифер грустно улыбнулась, затем поджала губы, опустила глаза. Ей опять вспомнилось кладбище, безразличное и серое, слишком умиротворённое, чтобы быть частью этого мира; вспомнились холодный надгробный камень с выбитыми на нём символами и белые дорожки на жухлой траве; вспомнился Брайан Уайт, в нынешних мыслях тоже отчего-то больше похожий на гостя из иного мира. Серый и слишком спокойный, появляющийся из ниоткуда и исчезающий в никуда...
— А что об этом думаю я... не знаю. Я биолог, Сан, и в нашей среде как-то удобно считать, что всё, имеющееся в нас — лишь следствие физиологических, химических процессов внутри нашего тела. А значит, с его смертью, прекращением всех этих процессов, наступает полное забвение. Но есть, всё же, вещи, в объяснении которых мы порой сомневаемся или вообще не в силах объяснить — как и все другие учёные. А если кто-то вдруг и возьмётся, невозможно узнать, насколько он прав или ошибается. Иногда кажется, что мы познали мир и все его основы, но каждый раз находится какой-то камешек в ботинке. И именно этот камешек даёт нам право на надежду и на веру во что-то иное, более приглядное, нежели забвение. И я... я не знаю, хочу ли пользоваться этим шансом. Я не принимаю и не отвергаю ни одну из идей о том, что нас ждёт в конце пути. Просто иду вперёд. Можно бесконечно спорить об этом, надеяться и разочаровываться, но достоверно всё это узнать мы сможем лишь на практике.
— У вас разве нет концепции «верю во всё на всякий случай»? — поинтересовалась Санемика. — Если не уверен точно, то лучше всё-таки во что-то верить, потому что в ином случае билет на загробную жизнь просто не выдадут? Это выглядит очень странно, — азулийка чуть нахмурилась. — Однако такое поведение не лишено логики. Тельсоры и вовсе открыты всем религиям. Интересно, если каждая из них истинна, то какая получит над индивидом власть после смерти, если при жизни он почитал их одинаково?..
— Вот не знаю, — Дженнифер пожала плечами. — Я никогда не задумывалась об этом. Ни относительно себя, ни относительно других. Как я уже сказала, я не отношусь к числу тех, кто точно верит или точно не верит. Я просто есть и просто живу, ничего не предвкушая. Но если кто-то готов верить и принимать все на свете религии, даже если они противоречат друг другу столь сильно, сколь вообще возможно... Не знаю, что после смерти будет с ними. Понятия не имею. Может, с ними случится то, во что они верили больше всего. А может, что-то совсем другое, что-то для всех единое и, возможно, даже не предусмотренное ни одной из религий. Может, что-то, что мы себе не можем даже вообразить. Но о том, на что после пересечения финиша надеются всеверы, наверное, стоит спросить у них самих, — Роуз слегка усмехнулась, заправила за ухо пружинистую рыжую прядку. — Так что, если вдруг натолкнёшься на моего уже известного тебе дядюшку, можешь поговорить с ним об этом. Сомневаюсь, что он даст какой-то конкретный ответ, но уж порассуждать о возможных исходах точно сможет получше меня.
Ты в земных зеркалах не найдешь своего отраженья.
Левая стена - Синий Лед, правая стена - Алый Огонь...
(с)
Лирика: Волчица Катерина впервые робко переступила порог Логова 7 марта 2007 года
|
| Анкета
|
| |
| Вольф_Терион
♂
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:21:26 | Сообщение # 590
|
|
Ранг: Зрелый волк
Постов: 1007
Репутация: 130
Вес голоса: 4
| 402е советские сутки, Фельгейзе. Часть IV
— Но мне теперь более интересно узнать именно твоё мнение, — Санемика чуть улыбнулась. — Пожалуй, в первую очередь именно потому, что ты ничего не предвкушаешь, не отрицаешь, но и не подводишь близко к себе. Поговорить с индивидами здесь, в советской зоне, на тему религий мне немножко уже удавалось. Немножко удавалось подслушать чужие разговоры. И все они имели не самую симпатичную мне направленность спора, потому что как минимум один из собеседников был строго заинтересован в чём-то своём. Атеист отметал любые попытки верующего убедить его в том, что даже гипотетически может существовать что-то выше нас, то, чего мы ещё не познали. Будто бы они сами успели познать за свою жизнь весь мир. Верующие придерживались взгляда своей религии и считали, что именно их вера полностью правдива. Невозможно было говорить с ними на тему того, что они считали догмой. То есть, даже не отрицая чужую веру, они считали, что их всё равно сильнее, и в спорных вопросах выбирали именно тот ответ, что диктовала им их философия. Есть и фанатики — самый тяжёлый для всех окружающих вид верующих. Они настолько непрошибаемы в своих убеждениях, что говорить с ними попросту бесполезно на эту их любимую тему, зато они сами, всегда, в любых ситуациях готовы её обсудить. Настоящих всеверов я не встречала никогда. Ну или просто не знала, что таков тот индивид, которого я вижу. Даже с тельсорами всё не так просто. Они принимают, но, в большинстве своём, не то чтобы и верят. Им без веры живётся… неплохо. Их отношение к вере напоминает мне отношение индивидов к старым, бумажным книгам: все знают, что они существуют, просто не где попало. Существуют и существуют, особого дела до них нет, но можно всё-таки иногда их раздобыть, полистать, почитать. Но при этом у тельсор часто заводятся любимые книжки… У тебя — нет. Но насколько лояльно ты сама при этом относишься к чужим верованиям? Считаешь ли ты ограниченными упёртых атеистов? Смущал бы тебя твой близкий, твой друг, если бы он жил «странно», строго по заветам своей веры, ежедневно исполняя не до конца понятные, но положенные ему ритуалы, ограничивая себя в чём-то, в чём другие не ограничивают? Если бы он пытался перетащить тебя в свою веру, мягко или даже настойчиво? А если бы этот индивид оказался для тебя очень важен, и ты бы хотела провести с ним всю свою жизнь? Могла бы принять ради него веру, которая… казалась бы тебе странной?
— Принять веру и верить — разные вещи, Сан, — покачала головой Дженнифер. — Я смогла бы записаться в религиозную общину, соблюдать ритуалы, даже если бы те казались мне бесполезными. Я могла бы делать много чего, но это не изменило бы моего отношения к религии. Невозможно заставить себя верить во что-то, взять и просто начать. К этому либо в какой-то момент приходят духовно, по добровольной инициативе, по искреннему желанию — либо не приходят никогда. Кто-то воспитывается в одной вере с рождения, кто-то же находит путь к ней в течение своей жизни. Тот, кому нужны ответы на какие-то абстрактные, недоказуемые вопросы, нужно утешение. А иногда это бывают те, кто хочет снять с себя ответственность за собственную жизнь и собственные ошибки. Мол, всё решается где-то выше, решается тем, над кем мы, жалкие смертные, не властны... Но причины прихода — не важны. Важна искренняя готовность принять культ в свою душу, посвятить этому себя, довериться чему-то непостижимому. А я так не могу. Я не хочу отдавать свою душу чему-то определённому, не могу просто принять на веру что-либо. Уж лучше неизвестность, чем разочарование потом. Так что, да, я могла бы вступить в чужую религию, могла бы молиться до изнеможения, могла бы блюсти странноватые обычаи, но я делала бы это только ради того, кого люблю, а не потому, что внезапно начала самозабвенно во что-то верить. Возможно, когда-нибудь я приду к вере во что-то. Что-то, что даст на мои вопросы именно те ответы, которые я хочу слышать. Может быть, прекращу бояться разочарования и решусь довериться одной из версий того, что пока никому не может быть известно наверняка. Но не сейчас, и не всё то время, пока я буду такой, какая есть на данный момент.
Джен ненадолго задумалась о чём-то, растерянно окинула взглядом стену где-то за спиной Санемики, потёрла ладонью шею. Где-то в коридоре шумно засмеялись и стукнулась в окно какая-то глуповатая птица.
— А что касается отношения... не знаю. Ритуалы, пока они не вредят кому-то, пока не приносят зла — что в них плохого? Даже если они странные и непонятные для тех, кто не является последователями требующей их исполнения религии. Пожалуй даже, их упорное исполнение вызывает у меня некое... уважение. Прервать все дела, преодолеть любую лень, чтобы выполнить то, что, формально, не является жизненно необходимым, лишь из-за веры, любви к чему-то высшему и, возможно, даже несуществующему — это, пожалуй, трогает меня. Но вот тех, кто яростно бросается на индивидов, убеждения которых не соответствуют их убеждениям, я не люблю. Каждый имеет право на веру, и каждый имеет право верить в то, во что он хочет. Именно поэтому, даже если ты убеждён, что твоя религия — единственно верная, не надо агрессивно бросаться на последователей других версий вопросов, достоверно-правильный ответ на которые не знает ещё никто.
— Для некоторых индивидов ритуалы ещё более важны, чем жизненные потребности. Потому что они обеспечивают дальнейшее, послесмертное существование. И иногда дело даже не просто в вере или в любви, а... — Санемика на несколько секунд задумалась, подбирая подходящее слово, — в одержимости. Вера становится чем-то, что напоминает духовный наркотик. И даже не всегда приносит удовольствие. Просто так надо, считают её последователи. Надо, сказали высшие силы, значит, разобьемся в кровь, но сделаем, иначе… «иначе» разнится от веры к вере. В твоей семье тебе не пробовали привить религиозное воспитание? Был ли у тебя рядом пример верующего индивида где-нибудь вне её? Никогда не пробовала… подражать?
— Нет, никогда, — Джен вновь пожала плечами. — В моей семье нет никого, кто причислял бы себя к какой-либо религии. Исключая отца, биолога, убеждённого атеиста, мы все агностики, которым не то чтобы так уж важно, кто во что верит и к кому относят нас самих. Возможно, отец мог бы привить мне свои взгляды, если бы его участие в моем воспитании проявлялось чем-то большим, чем просто упрёки касательно всего на свете, — нервный смешок на мгновение искривил губы рыжей, — но таким путём у него ничего не вышло. Единственным конкретно верующим индивидом в моём окружении был учитель геометрии в школе. Он постоянно рассказывал нам весьма странные притчи, пытался взрастить в нас своё понятие нравственности и вбивал нам в головы кучу довольно неприятных, на мой взгляд, и много десятилетий как устаревших понятий. А когда кто-то в чём-то пытался ему возражать или остановить поток заменяющих предусмотренную программу урока поток разглагольствований, он злился и попрекал нас в том, что мы невоспитанные и обречённые на вечные муки безнравственные невежды. В общем, у меня о нём не очень хорошие воспоминания. Но не из-за религии, а из-за того, что он сам был неуважительным, довольно ограниченным мудаком. А потом отец добился его увольнения. На этом моё знакомство с яркими проявлениями религиозности закончилось. Вообще, у нас в городе даже есть парочка каких-то строений религиозного характера. Никогда там не была. Теперь даже любопытно заглянуть.
— Знаешь, что мне ещё интересно? — Санемика подалась вперёд. — То, что во всех… — азулийка на секунду задумалась, уведя взгляд куда-то под потолок. — По крайней мере, во всех известных мне религиях высшая сила несоизмеримо более могущественна, чем живые индивиды, и едва ли не всесильна. В некоторых религиях даже абсолютно всесильна. Но… часть из этих религий говорит, что эта высшая сила существовала не всегда, и что её создали сами индивиды. В частности, это относится к нашей традиционной вере. Вольно или невольно, но мы сами создали нечто могущественное и всеобъятное. В результате наше создание стало несопоставимо сильнее нас. Во многих религиях считается, что высшая сила — это хорошо. Но если перенести параллель «всемогущий созданный бог — оставшийся слабым индивид» на обыденную жизнь, то мы увидим совсем другое. Увидим любимейшую тему драм и антиутопий — как создание становится сильнее создателя. Подобное никогда не кончается ничем хорошим. Я знаю, как наша вера объясняет то, почему высшая сила не стремится подавить нас, подчинить себе, использовать в свою угоду. Но какой ответ дают на этот вопрос другие религии? Я хотела бы спросить об этом у последователя такой веры, но не могу, — Санемика пожала плечами. — Потому что таких не знаю, а искать ответы в экстранете не пробовала и не буду. Вера — не для этого, она — самая личная тема из всех возможных. Как ты думаешь, какой ответ может быть дан на этот вопрос хотя бы просто по логике? Потому что тот, что приходит мне, дик и странен. И зачем вообще существуют такие создания? На что… надеются? Почему не конфликтуют между собой? Хотя бы одна религия пробовала это объяснить? Можно ли вообще назвать живыми богов, и всё то разумное, что состоит просто из энергии?.. Или это всё настолько иное, настолько в принципе неподвластное нашему разуму, что ответов не будет никогда — даже после смерти, если после неё вообще что-то будет? Может ли верующий задавать такие вопросы? Или полное доверие догмам — это ключевое условие веры?
— Слишком много вопросов, Сан. Слишком много вопросов к той, что чрезвычайно далека от религии и едва-едва понимает её принципы, — с лёгкой улыбкой заметила Дженнифер. — Я не могу дать тебе хоть сколько-нибудь вразумительные мнения насчёт всего этого. Я слишком необразованна в этом плане, не знаю частенько даже самых основ. Тебе стоило бы говорить об этом всём с каким-нибудь культурологом. Я же могу лишь наугад тыкать пальцем в небо. И на некоторые твои мысли я не смогу найти симметричных у себя уже лишь только потому, что на одно их создание необходимо время. Необходимо сесть, успокоиться и задуматься. А что сказать тебе сейчас, я не знаю. Быть может, всесильные боги, что созданы самими их поклонниками, — это стражи? Быть может, в их существе заложена программа, по которой они должны тем или иным образом приглядывать за своими подопечными. Быть может, боги, что искусственно выведены, пусть и могущественны сами по себе, но зависимы от своих более слабых подопечных? Быть может, вера, преданность или, иногда, страх — это топливо, необходимое божествам для существования? Быть может, как создания, они всё ещё нуждаются в своих создателях, которые поддерживали бы в них должный уровень жизни? А быть может, смертные для них теперь лишь питомцы, зверьки на ферме, которые незаметно для самих себя подкармливают свои божества какой-нибудь энергией. И откуда нам знать, что высшие силы не конфликтуют? Вдруг их войны для нас просто невидимы. Или они не такие, как мы, и даже не такие, какими мы их себе представляем. Может, взгляд на мир у них совсем другой, и конфликты — это ребячество, свойственное лишь нам, букашкам? Не знаю, что думать, пока что я могу лишь высказывать идеи. А что ты сама об этом думаешь, Санни?
— Мне на этот счёт в голову приходят… беспокойные мысли, — Санемика отвела взгляд, неловко потёрла лоб тыльной стороной ладони. — Может быть, потому я и люблю задавать подобные вопросы всем тем, кто может влить хоть что-нибудь новое в мою голову. Когда я пытаюсь что-нибудь почитать на тему иноземных религий, то я чувствую, что вязну. В голове возникает очень много вопросов, которые может прояснить только сведующий, но где я могу такого взять?.. Устраивать паломничества по храмам? Знаешь, я думала об этом. Пусть на паломничества у меня нет и ещё долго не будет времени, но я могла бы заглянуть хотя бы в те святые места, которые есть в нашем городе. Но… не заглядываю. Вернее, заглядывала, но за всё время, проведённое здесь, всего лишь дважды. Негусто для почти что двух сотен суток, правда? Не знаю, почему так. Интересно. Но и страшно немного. Однако мозг не терпит пустоты. Когда в голове вертится какой-нибудь навязчивый вопрос, то он всегда додумывает ответ сам. И мне не нравятся ответы, которые он выдаёт, Дженнифер.
Азулийка коротко вздохнула, нервно сцепила перед собой пальцы рук, посмотрела на Дженнифер. Серые глаза Иоры немного нездорово, как-то остро, колюче сверкали.
— С теми богами, которые были ещё до нас, всё просто. Мы можем не думать о них много и быть спокойными, потому что такие боги действительно могут оказаться столь сильно отличными от нас, что мы не в состоянии даже и близко вообразить ничего на них похожего. Может, мы правда для них просто питомчики, которых они то гладят, то наказывают. Может, энергетическая кормовая ферма. А может мы, х-ха, случайно завёдшиеся сорняки в их Вселенной, которые не пропалывают только потому, что они красивые. До поры до времени красивые, и до поры до времени не пропалывают… Но это всё естественно. Нормально. И при таких подходах даже вообразимо. Но отнюдь не так просто думать о богах, которых индивиды создают сами. Всемогущих, но… — Санемика покачала головой. — Неужели служащих? Неужели скованных? Я наивна, но не верю в вечную благодарность. И не могу поверить, что боги безразличны к нашей Галактике — ведь тогда не поклонялись бы им на всех её уголках ТАК ДОЛГО, правда, Дженнифер? Есть там что-то сверху. Должно быть… — Иора снова опустила глаза, и вместе с тем заговорила тише, спокойнее. — Те боги, которых мы создали, должны быть нам понятны, поскольку они — порождение наших собственных разумов. Они, сильные, не трогают нас, слабых — мы неприкосновенны. Если не из благодарности и не из-за равнодушия, то тогда только потому, что просто не могут этого сделать? Да… ведь так похоже на это. Мы, создавая богов, вшили им определённую программу. Вместе со всесилием вложили чип управления. И вот боги здесь, а не где-то там. Выполняют те функции, что на них возложены религией, но никакие другие, хотя при этом — если верить большинству концепций — они имеют собственную волю, и куда более совершенный, чем наш, разум.
Меня пугает мысль, что наши всесильные боги на самом деле могут оказаться рабами. Потому что тогда получается, что религия, сплочающая, дающая свет заблудшим душам, поддерживающая, учащая мудрости — на самом деле одно из самых больших зол. Я верю. Я хочу верить. Или хотела?.. И уж точно я бы хотела выгнать из головы эту мысль. Заменить её на какую угодно другую. Найти любую альтернативу. Без неё мне жилось куда проще. Она не мучает меня, вовсе нет. Даже часто находится где-то далеко, вне моей головы, — Санемика поджала губы, прикусив нижнюю. — Однако с тех пор, как она появилась, моё отношение к религиям — всем религиям — стало другим. Я не чувствую в храмах спокойствия. И Потоки стали… дальше.
— И почему же ты не веришь в «вечную благодарность»? — наклонив голову к плечу, поинтересовалась Дженнифер. — То есть, может, она и не вечная вовсе. Просто не настал ещё тот момент, в который она исчерпает себя. Кто знает, как именно божества видят время. Может, наши миллионы лет для них ничего не значат. К чему вечным существам следить за календарём, согласись? А может, у них с нами негласный взаимовыгодный союз. Мы их подкармливаем своей верой и своими поклонениями, подношениями — а они послеживают за нами, как прикормленные псы. Может, мы, некогда создатели, а теперь жалкие букашки, просто забавляем их своими ритуалами, посвящёнными созданиям наших же умов, скрашиваем их вечность, и иногда за это развлечение они помогают нам — или наоборот, причиняют вред. Тут уж от характера конкретного божества зависит. А возможно, они на самом деле не вмешиваются ни во что, просто следят, следят, словно за сюжетом увлекательного сериала... или давно наплевали на нас. Все верят, что они где-то рядом, но кто знает, так ли это на самом деле. Вдруг все боги, по крайней мере те, что достаточно разумны и самосознательны, многие века назад ушли, оставив нас на попечение самих себя? Жизнь — это стечение обстоятельств, каждое из которых, в свою очередь, тоже является стечением обстоятельств, и так до бесконечности. Что, если за каждое звено этой цепочки отвечаем лишь мы, смертные, и ни одно из высших существ, пусть изначальное, пусть созданное, не вмешивается, не суёт свои пальцы в переплетения паутины наших дел? Что, если мы брошены ими, беззащитные и маленькие? Или боги на самом деле лишены своего собственного сознания — по крайней мере, некоторые, — ведь мало какие догматы описывают подробно характер высшей силы. Отрывочные фразы, которым легко соответствовать, но ничего конкретного. Что, если на самом деле мы выдумали нечто, неспособное быть рабом уже лишь потому, что у него нет своей воли? Оно как робот. Имитирует личность, но на самом деле её не имеет...
— Сравнения с роботами никогда не приходили мне в голову, — заметила Санемика. — Потому что часто божества делают что-то самостоятельно, хотя и в рамках, задаваемых религией. Если это имитация личности, то она практически совершенная. Впрочем, не у всех богов есть своя история, и не все религии говорят о чём-то высшем как об отдельной личности или личностях, так что… соглашусь. По крайней мере о некоторых высших существах можно думать, как о роботах. О наших же, например, нельзя. В наших заложена свободная воля. И много есть других богов, предков, объединённых разумов, которые кое-что решают сами, и кое-что даже за нас. Почему боги не могли уйти, бросить нас, оставить насовсем, я уже говорила, — Санемика покачала головой. — Так мог сделать кто-то из них, но явно не большинство. Потому что никакая вера, и я говорю сейчас не только о религии, не бесконечна. Не подкреплённая ничем, она умирает. Обязательно умирает, как растение без воды. Галактические расы не отличаются терпением, жизнь их представителей скоротечна, только раккийцы выбиваются из этого ряда. Пустая вера, фантазия, не продержалась бы несколько тысячелетий на стольких планетах. Какие-то религии отмерли, не выдержали времени, но остальные не только не увяли, но и разрослись, расцвели, вышли за пределы своего родного дома. Ни одна сказка не живёт так долго, ни одна мечта, ни одно воспоминание. Религия — это что-то совсем иное, подкреплённое чем-то невидимым, едва уловимым, но твёрдым. Она — не крики в мёртвую стену. Если самые разумные, самостоятельные боги, ушли, то рядом с нами остались либо рабы, либо роботы? И другие — не созданные, а существовавшие ещё до нас? Те, кто по-настоящему всемогущи, но кто не пользуется своими силами по недоступным нашему понимаю причинам? Мне нравится идея симбиоза. Приятна лично мне. Мы их кормим своей верой, они нас покрывают, — Санемика склонила голову к левому плечу, посмотрела на Дженнифер из-под тёмно-синих ресниц. — Однако не ко всем религиям она применима, и всегда живут на задних планах сознания мысли о том, что существует тёмная альтернатива. О религии нужно думать правильно… а я не умею.
— Не обо всём можно думать «правильно». Особенно это касается того, в чём так много течений, тонкостей, точек зрения, так часто противоречащих друг другу, и при этом в наши времена сосуществующих одновременно в относительной гармонии. Никто не может сказать с уверенностью, есть ли вообще «правильные» религии, что уж говорить о том, чтобы на них был один-единственный истинный взгляд, — Роуз едва заметно дёрнула плечами, коротко улыбнувшись. — Не думаю, что ты думаешь как-то неправильно. Это нормально — сомневаться и задаваться вопросами, если ты достаточно умён. Нормально быть немного недоверчивым. Просто ты ещё не пришла к тому моменту своей жизни, в котором найдёшь для себя ответы на все сомнения и все вопросы. Нормально пытаться понять то, что пока что существует лишь на уровне теорий, нормально разбираться в том, чего недопонимаешь. На все вопросы существуют ответы — должны существовать. Но для каждого из них есть своё время.
— Только жизни нашей для этого мало, — слабо улыбнулась Санемика. — Далеко не на все вопросы хватит наших лет и нашей мудрости. Впрочем, я не хотела бы жить вечно. Даже просто сильно дольше, чем отпущено азулийцу, не хотела бы. Наверное, надо родиться сразу каким-то особенным, готовым к тому, чтобы распорядиться своими долгими-долгими годами. Тебе когда-нибудь доводилось общаться с раккийцами, Дженнифер? Мне кажется, нет расы более иной что для людей, что для азулийцев. И для большинства других рас.
— Увы, нет. Мне приходилось взаимодействовать, пересекаться с ними, но я никогда не общалась с ними хоть сколько-нибудь полноценно. Впрочем, я и с другими расами мало общалась. Или, хах, да что там с расами — я просто слишком мало общалась с индивидами, не относящимися к моей семье.
— И я тоже, — чуть помедлив, отозвалась Санемика. — Мы, коллективисты, не так и много общаемся вне своих сложившихся знакомств. Что уж говорить об общении с инопланетными гостями, которых на Селесте совсем немного… Если уж и летит кто чужой в нашу систему, то на Стах. Там, пожалуй, половина всех присутствующих — не азулийцы. Красивейшее место, говорят. Но я там так и не побывала. Ничего. Может, ещё сложится.
— Что ж, когда сложится, буду рада, если пригласишь составить компанию, — Джен улыбнулась легко и нахально. Как-то... совсем по-чужому.
— Приглашу, — согласилась Санемика. Поднялась с больничной табуретки, коснулась терминала, активируя экран, сверилась со временем. Уже половина одиннадцатого… ого. Иора знала, что уже поздно, но не думала, что настолько. — Ой-ой. Меня внизу предупреждали, что злоупотреблять ночными посещениями не стоит. Хотя ещё же пока не ночь, верно? До встречи, Джен. Поправляйся. Если надо будет что в больницу принести, проси об этом смело.
— Хорошо, — Джен подняла руку и коротко ею махнула. — До встречи, Санни.
Но Дженнифер не знала, да так и не узнала, что на сегодняшний день Санемика не стала её последним гостем. Глубоко за полночь, когда рыжая надёжно и крепко уснула, в её палату, воровато озираясь, тихо-тихо переступая по полу босыми пятками, пробрался Руд. Едва дыша, не то ради поддержания почти полной тишины, не то из-за стягивающего грудь возбуждения, танимиец настроил камеру терминала на личико спящей Роуз, на её голую шею, на открытые распашонкой участки ключиц, и сделал целую серию снимков. Освещение плохое, терминал дешёвый — картинки будут среднего качества; но лучше так, чем никак.
Завершив своё тихое и не совсем законное дело, Руд так же незаметно выбрался из палаты Дженнифер, вернулся в сестринскую и немедленно занялся печатью.
Что же, неплохо. Вполне сойдёт. Будет, на что позалипать долгими ночами… будет, подо что разогнаться. Когда перед глазами есть настоящие фотографии, воображение рисует более яркие картины.
Яркие, и максимально непристойные.
401е советские сутки, Фельгейзе
Снова утро
Стрела Амура, она как заноза в заднице — так просто не вытащишь. Особенно, если задница сделана из толстенной и твёрдой шкуры. Гурталинской шкуры. Кроме того, в данном случае вся ситуация отяжелялась тем, что заноза эта доставляла проблемы всем вокруг, кроме самой обладательницы злосчастной бронекожи...
Зоя всегда была целеустремлённой девочкой. Приметив вдали что-то, что ей нравилось, чего хотелось достичь, набросав примерный путь, она вставала на наспех проложенные рельсы и пёрла вперёд, как тяжёлый, шумно стучащий колёсами паровоз докосмических времён. Но иногда умела и притормозить, даже не специально. И этим случайно вводила в заблуждение тех, кто засиделся на путях...
Чтобы потом резко наехать на них всей своей бесконтрольно несущейся массой.
С самого утра никто не решался ни тронуть, ни окликнуть Зою. Все вопросы, даже самые важные, решались без неё. Во время всей работы перед завтраком не такие уж многочисленные сотрудники и сотрудницы столовой в не такой уж маленькой больнице были вынуждены лишиться дополнительной пары рук. Но никто на это не возмущался, по крайней мере, вслух: всем хотелось жить. Потому что с самого начала рабочего дня на любую попытку привлечь её внимание, отвлечь её от вдохновенного штампования пирожков Зоя реагировала крайне, крайне негативно. Нет, она ничего ещё никому не сломала и не откусила. И даже не успела ни на кого наорать — что она, впрочем, и так делала довольно редко, — но все и так видели испепеляющий гнев в её глубоко посаженных по бокам головы гурталинских глазках.
Но сама Зоя этого не замечала. Сама Зоя была подхвачена и далеко-далеко унесена розовыми волнами любви.
На этот раз ко второму завтраку для её возлюбленного были наготовлены отнюдь не одинаковые, как в первый раз, пирожки, а целых несколько видов, с разнообразными начинками и заметно отличающиеся на вид. Все аккуратненько слепленные, так, чтоб нигде не проглядывали вкусные внутренности, нигде не надрывалось тесто, румяные и глянцевые.
Когда процесс готовки был окончен, Зоя, напевая весёлую, романтичную песенку под свой гурталинский нос, аккуратно сложила пирожки в уже знакомую Ривзу корзиночку и накрыла их узорчатой салфеткой, на самое плетёное донышко запихав небольшую, любовно сложенную записку, изрисованную цветочками.
И, выпорхнув из кухни с грацией отрастившей крылья хорги, Зоя принялась искать себе новую жертву для осуществления доставки. К собственному счастью, Лия в этот день не попалась ей на глаза, не оказалась в доступной близости. Зато оказался кое-кто другой.
— Тип89, дорогой! — Зоя преградила дорогу лаккийцу-уборщику, заворожённо следившему за передвижениями робота-поломойщика. — Мне очень нужна твоя помощь!
— Излагай, — лаккиец качнул своим округлым серовато-коричневым телом вперёд-назад.
— Я хочу, чтобы ты доставил вот эту корзинку Ривзу, в шестнадцатую палату.
— Шест-надцатую? — лаккиец растерянно хлопнул глазами-бусинками. Тип89 находился в советской зоне не так давно, и не так давно выучил интерлингву. А ещё умел считать по интерчислам только до десяти.
— Там на двери нарисованы цифры один и шесть, — торопливо, нетерпеливо пояснила Зоя. — Один и шесть, понял?
Тип89 позависал несколько довольно неприятных для Зои секунд, а потом на его твердошкурой жучьей мордашке отразилось лаккийское подобие озарения.
— Принято, — он вновь качнулся всем телом.
Зоя обрадованно просияла и вручила Типу корзинку. Лаккиец любовно обнял её своими клешнястыми лапками и крабьим шагом засеменил прочь от гурталинши. Последняя мечтательно вздохнула, провожая своего почтальона взглядом глаз цвета едкой желчи.
А потом слегка подпрыгнула и массивным торнадо закружилась по коридору в гурталинском вальсе.
Любовь застаёт врасплох, любовь бьёт в голову резко, как метеорит, выпивает всю кровь, как гурлахские комары, от которых можно спастись лишь при помощи биты. Ах, романтика!
Вчера Лия передала, что Элиот оценил подарочек. И назвал Зою прекрасной женщиной! А что он скажет теперь, когда вкусные пирожки у него будут ещё и на выбор?! В общем говоря, Зоя чувствовала себя по уши влюблённой и крайне счастливой.
Лия же, вообще-то, сожалела о двух вещах, связанных со вчерашним днём: о том, что сказала, и о том, что не сказала. О том, что сказала Зое о похвале Ривза и о том, что не сказала Ривзу, кто такая Зоя. Но Зоя об этом не знала. А потому просто радовалась, кружась по коридору.
Правда, беззаботное счастье продлилось недолго. Потому что через полчаса приключилось неожиданное.
— Вот зачем вы даёте моему пациенту свои дурацкие пирожки?! У него же диабет! — ещё издалека прикрикнул на Зою Сирсис, врач-тельсор. Правда, оказавшись ближе и словив на себе взгляд гурталинши, мигом как-то стушевался, сжался. — И-и аллергия на ягоды рисии... к-как оказалось...
— В смысле — «моему»? — удивилась-насторожилась Зоя. — Вы же из эндокринологии!
— И что тут такого? — смутился Сирс.
Ривз явно не лежит в отделении эндокринологии, так что Сирсис не может быть его лечащим врачом. Определённая догадка посетила массивную голову Зои.
— А как зовут пациента..?
— Рудаит Ревс, — с растерянностью ответил тельсор.
— Вот сучий краб, — осознала проблему Зоя и разом помрачнела. — Дай угадаю, а палата у него..?
— Шестьдесят один, — испуганно пискнул Сирсис.
— Упс. Ошибочка вышла.
И, едва плечом не сбив несчастного тельсора, Зоя помчалась исправлять ситуацию.
Отправленная лаккийской доставкой корзинка нашлась в упомянутой палате, на тумбочке рядом со свободной сейчас койкой. Рядом валялся наполовину съеденный пирожок. Очевидно, ненамеренно обрадованного беднягу-Ревса сейчас откачивают от последствий аллергической реакции. Или диабета.
Ну и тьфу на него.
Зоя опечаленно шмыгнула носом и заглянула в корзину, под красивую расписную салфеточку. И тут же снова заимела приподнятое настроение. Благо, сожрать ошибочный адресат успел немного — два или три пирожка включая недоеденный. Ну, это не страшно. Даже записочка на месте.
Зоя улыбнулась, умиротворённо снова выложила пирожки ровно и красиво, и отправилась к палате того, кому лакомства должны были достаться изначально.
А там, у двери, Зоя поймала себе новую жертву на незавидную роль запуганного курьера.
Так что в этот раз пирожки на прикроватную полочку Ривза отнёс медбрат-аштен.
— От Зои? — заметив в руках новоприбывшего знакомую корзинку, ещё от дверей учуяв запах свежей выпечки, Элиот, до того бесцельно валяющийся на кровати и потирающий ноющие виски, моментально взбодрился и заинтересовался жизнью.
— От Зои, — согласился аштен, сгрузил корзинку на тумбочку и поспешил как можно скорее ретироваться из палаты, чтобы его не нагрузили ещё чем-нибудь сверхурочным.
— Мм, — Эл блаженно сощурился, откинулся на чуть приподнятую спинку кровати, широко улыбнулся, не разжимая губы. — «Как иногда просто наладить паршиво задавшийся день».
Полежав так минуту-другую, просто наслаждаясь запахом выпечки, черноволосый резко повернулся на левый бок, изогнулся, ухватил корзинку за ручку и перетащил её к себе на кровать.
Вообще-то завтраком уже кормили. И на продукты, принесённые Азри, Элиот уже совершал налёт. И на две корзинки с фруктами, которые принесли утром медсёстры, тоже… Но кто сказал, что в желудке даже после хорошего завтрака не найдётся места на каких-то жалких три-четыре пирожка?
Эл откинул яркую салфетку, прикрывающую пирожки и заодно украшающую корзинку, сунул нос поближе к выпечным изделиям и, закрыв глаза, принюхался к запаху свежего теста. Даже издалека он возбуждал аппетит, поднимал настроение, а теперь-то, теперь..! Жалко только, что пирожки уже не тёплые. Хотя, быть может, в глубине?.. Киборг запустил руку в корзинку, надеясь нашарить самый сохранный кулинарный шедевр Зои, но вместо тёплого пирожка нашёл кое-что другое, ничуть не менее интересное, а именно открытку со вручную нарисованными на ней цветочками. Кстати, недурно нарисованными — сам Элиот, тоже умеющий держать в руках карандаш, изобразил бы что-нибудь менее художественное. Раскрыв расписные листочки, Эл прочитал немножко наивное, но очень нежное любовное стихотворение, где к нему обращались «милый». В самом конце — приглашение на свидание, предложение встретиться как-нибудь вечером, и просьба приписать на открытку ответ.
Казалось бы, чего особенного в пирожках и любовной открытке для Ривза, и без того избалованного женским вниманием? Что здесь он мог найти для себя особенного? Но Элиот радовался, тепло и искренне. От того, что его любят и замечают, киборг всегда делался немножко счастливее.
Элиот вдавил голову в подушку, поднял открытку над глазами и с минуту любовался на тонкий, аккуратный почерк девушки, вывившей это строки. Зоя, Зоя… любительница полевых цветов, каллиграфии и выпечки. Добрая девочка, пишущая милые, согревающие душу стихотворные строчки. Какая ты, Зоя? Как ты улыбаешься? Элиот почему-то думал, что у Зои грустные глаза. Грустные и светлые. Но они радовались, светились и сияли, когда девушка думала о своём возлюбленном — то есть о нём, об Элиоте.
Черноволосый отложил открытку на тумбочку, так ничего и не написав на её страницах, и вовсе не потому, что у него под рукой не было пишущих приспособлений. Просто радоваться всем знакам внимания и отвечать на все — это всё-таки разные вещи… Хотя Элиота в определённой степени интриговало, кто такая Зоя и как выглядит хозяйка столь славного имени. Может быть, он когда-нибудь действительно выберется из палаты специально, чтобы на неё посмотреть.
Эл запустил руку в корзинку, вытащил наугад один из пирожков, принял сидячее положение и собрался уже было кусать, но замер на секунду-другую.
«Цветочки! Ничего себе, она выложила на них орнамент из цветочков!» — удивился-порадовался Эл. — «Нет, она точно должна любить луг и поле. И танцевать среди незабудок. Я бы с ней станцевал — обязательно станцевал, если она хоть чуть-чуть чувствует ритм. А если нет — то всё равно, я бы её просто вёл».
Первый пирожок оказался пирожком с ягодами, очень кислыми, но и сладкими одновременно. Эл чуть прищурил левый глаз, прикусил нижнюю губу, совершенно не подозревая, что слюна (и, соответственно, язык) он этих ягод у него стали чернильно-фиолетовыми. Небольшой следик этого фиолетового, оставшегося после прикуса, киборг, не подозревая об этом, размазал по своим губам тыльной стороной ладони. Вот когда увидел результат этого действия на своей коже — тогда определённые вещи и заподозрил, промокнул губы салфеткой, совсем чуть-чуть… потом замер, усмехнулся, и, следуя порывистой и немножко сумасшедшей идее, стащил с тумбочки открытку, раскрыл её и прикоснулся к ней губами с правого края, в месте, где полагалось назначить место и время свидания. На белой бумаге остался пусть и не полный, но более чем узнаваемый фиолетовый отпечаток губ. Довольно разусмехавшись, Элиот положил открытку обратно в корзинку, доел пирожок, а после с помощью новой салфетки и воды из графина стал старательно избавлять свои губы и кожу на запястье от следов ягодного лакомства.
|
| Анкета
|
| |
| Эрин
♀
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:22:03 | Сообщение # 591
|
|
Ранг: Зрелый волк
Постов: 2284
Репутация: 281
Вес голоса: 5
| 402е советские сутки, Фельгейзе. Часть V
За этим занятием киборга и застал Азри, легко нашедший палату по характерному и определённо приятному запаху свежей выпечки. Настроение, явно находящееся до того ниже нуля, от этого запаха несколько приподнялось вверх, что уже было достижением.
— Вот попробуй теперь сказать, что в больнице тебя плохо кормят, — вместо «привет» произнёс длай, заходя в палату. — Я даже вне больницы свежей выпечки не ел чёрт знает сколько времени. Откуда такое продуктовое разнообразие? — Азри с любопытством глянул на Элиота.
— Я понравился местной кухарке, — не упустил случая похвастаться и Азри Элиот. — Вот и подкармливает. А это, — киборг ткнул большим пальцем себе за спину, указывая на фруктовые корзинки с несколькими ещё оставшимися там фруктами. — Подарок от медсестёр из хирургии и медсестёр из физиотерапии. А ещё смотри, смотри, — черноволосый помахал перед Азри левой рукой, уже совершенно свободной, ни к чему не подключённой. — Меня отсоединили от капельницы!
— Вот и не знаю теперь, с чем тебя первым поздравить, — произнёс немного сонным, а от того и не слишком эмоциональным голосом длай. — Но вот праздничный подарочек, значит, пригодится по прямому назначению. Вот тебе ещё повод порадоваться, — с этими словами Азри подошёл к кровати Эла поближе и поставил на неё весьма приличных размеров термоконтейнер, внутри которого крылся тортик, на выбор которого в этот день Азри потратил аж целых полчаса. Не в последнюю очередь, конечно, потому что ему требовалось чем-то время занять. Но и непосредственно удовлетворился сочетанием внешности и состава торта Азри далеко не сразу. В конце концов логика Азри утвердилась во мнении, что чем торт больше, разнообразнее по составу и красивее, тем лучше. И вот теперь на кровати Эла разместился большой фруктово-ягодный торт.
— А с чего ты взял, что прямо-таки понравился кухарке? Может она из жалости тебя подкармливает, вдруг это какая-будь жалостливая бабушка, — предположил длай, время от времени крайне заинтересованно поглядывая на пирожки. И это несмотря на то, что обычно после бессонных ночей Азри практически ничего не ел.
— Нет, — Эл помотал головой, и… нет, чуда не случилось, шее от таких неосторожных движений всё ещё было очень больно. Киборг мысленно отругал себя: — «А на что ты надеялся? Уже забыл то «прекрасное» ощущение при подъёме головы от подушки, укусившее тебя и сегодня?».
— Она передаёт мне приветы и пишет любовные стихи, — сказал Элиот, чуть морщась, поглаживая заднюю часть шеи. — Но, в общем-то, даже и без этого было бы всё понятно, потому что… ну, потому что это же я. Полюбить меня намного проще, чем пожалеть, — киборг растянул губы в ехидной улыбке, посмотрел на Азри, и, в очередной раз заметив, сколь голодные взгляды длай кидает на пирожки, предложил: — Да что ты смотришь на них, они к тебе сами в рот не запрыгнут. Угощайся. А тортик, кстати, мы чем будем есть? Руками?
— Тебе не кажется, что ты порой ну уж слишком себя переоцениваешь? — чуть улыбнулся, впервые за сегодняшний день, длай. При этом один из пирожков уже лишился куска себя, явив взору свои самые настоящие, мясные внутренности. Причём не из синтетического мяса! Теперь уже настроение у Азри определённо точно поднялось в положительную область, пусть и было пока вялое. Но вялость вряд ли могло устранить что-то кроме стимуляторов. — С другой стороны... Может, и правда влюбил ты в себя кухарку одним своим присутствием в больнице, потому что пирожки правда замечательные, вряд ли кто-то стал бы стараться просто так. А ты её видел хоть раз? Может быть она... некрасивая. И... стоп, стихи, серьёзно? — несколько удивился длай. — Это ужасно. Я думал, такое только в фильмах и всяких романтических книжках бывает. Какая-то странная у тебя поклонница.
— Да нет, ты что, — Эл улыбнулся, достал из корзинки пирожок и присоединился в деле поедательства к Азри. — Это здорово! Она ещё и цветочки мне нарисовала. Я её не видел, но знаю, что её зовут Зоя. Чудесное имя, правда? И даже если она некрасивая — ну и что. Хуже от этого её пирожки явно не становятся. Только не говори, что тебе никто никогда не писал стихи и не рисовал открытки.
— Не писал никто никогда, — уверенно качнул головой длай в отрицании. — Я же тебе не кинозвезда, чтобы по мне сохли все окружающие девушки. Да оно и к лучшему, наверное, меньше всяких истерик и дурных поступков от разочарованных фанаток. Да и вообще, какие записочки-то? Я родился в век электронных планшетов и голографических блокнотов, — и тут Азри запоздало осознал, что снова, таким завуалированным образом, назвал Эла стариком, но длай понадеялся, что киборг не додумается до подобной логической цепочки.
— Насчёт записочек не знаю, а вот открыточки в электронном виде рисуются на ура, — усмехнулся Эл. — Тоже мне, дитя современных технологий. А в том, что написано-нарисовано от руки, на бумаге, прячется какая-то особая романтика. Так что торт? Где приборы? О них не подумал?
— Что? Торт? — чуть подвис из-за резкой смены тем длай. — Не подумал. Но для резки у меня есть нож, а посуду могу позаимствовать где-то в больнице, мне кажется. Вот, например, в хирургическом отделении можно взять отличные металлические лотки, чем не тарелочки? Или добрести до кухни можно, только не уверен, что мне там разрешат взять посуду.
— Нет, это мне всё не нравится, — пробормотал Элиот, не вдохновлённый ни ехидным предложением о лотках, ни серьёзным о кухонной посуде. — Наверное, надо просто позвать медсестру, пусть принесёт ложки. И нож. Твоему ножу я что-то не слишком доверяю. Мало ли, что и кого ты им резал.
Черноволосый повернулся к панели, уверенно тыкнул в кнопку вызова медсестры. Двери палаты разъехались в стороны почти сразу же после этого действия, но Элиот и Азри не успели порадоваться такой оперативности, поскольку моментально поняли, что переступают порог палаты отнюдь не медсёстры.
— Эли. Эли!!! — с радостным возгласом к кровати киборга бросилась гурталинша, пусть по размеру и уступающая Зое, однако всё-таки гурталинша. Черноволосый непроизвольно сжался, но это его не спасло: огромная туша обняла его, крепко стиснув плечи, и весьма наглым образом, совершенно ничего не стесняясь, лизнула в щёку. Со стороны такое проявление очевидной симпатии вполне могло сойти за то, что Элиоту пытаются откусить голову. — Так давно не виделись!
Гурталинша отстранилась, потом протянула вперёд свою короткую ручку и весьма бесцеремонно пощупала совершенно дезориентированного её поведением Элиота за бицепс.
— О-о, клянусь, ты с тех самых пор набрал ещё чуть-чуть! Люди просто офигенные! — голос неожиданной посетительницы разве что только не светился от откровенного восторга. — Ты офигенный!
Гурталинша положила обе руки на кровать киборга, подалась вперёд, заглянула ему в лицо и быстро спросила:
— Ты меня не помнишь? Совсем-совсем не помнишь? Точно? Ну как же так? А я скучала!..
— Я даже и спрашивать не буду, в каких условиях мы могли так сблизиться, чтобы ты мне так радовалась и так щупала, — негромко произнёс киборг, со вниманием рассматривая гурталиншу. — Раз знаешь, что я тебя не помню, так, может, представишься?
Гурталинша помолчала несколько секунд, потом решительно вытянула вперёд свою руку.
— Глаха! — представилась она. Киборг не спешил пожимать её ладонь, но Глаха этим не смутилась. Обернулась, посмотрела на Азри и спросила: — А это, видимо, наш клиент, да? Его защищать будем?
Элиот коротко кивнул.
— Глаха! — ещё раз представилась гурталинша, протягивая свою руку на сей раз Азри, затем посмотрела длаю куда-то за спину и крикнула: — Эй, ребята. Да вы тоже не стойте на пороге. Давайте проясним рабочие моменты.
«Ребята», в отличие от Глахи, оказались индивидами сдержанными и спокойными.
— Йала, — негромко назвал своё имя второй охранник, тампал, ничем особенным не отличающийся от других тампалов — к слову, ещё одна раса с небольшими вариациями во внешности среди разных своих представителей.
— Иэзкальтир Д’Тиронис, — представился третий. Длай выбрал себе позицию самую дальнюю от Азри, и выражение на лице и в глазах имел самое безучастное из всех, кто только был в этой палате. И выглядел как охранник из всей троицы тоже только он один: был одет в строгий, чёрный костюм, не прятал кобуру на поясе, даже в помещении носил тёмные очки, и вообще выглядел как некто, сошедший с кадров кинофильмов. Не вызывающе, однако слишком подчёркнуто по-рабочему.
— Приятно познакомиться... со всеми вами, — Азри, в отличие от Элиота, на рукопожатие Глахи ответил, пусть и с явными внутренними опасениями, не отразившимися вовне. Что будет, если телохранительница не рассчитает сил и сожмёт руку несколько больше, чем надо?..
В целом же величина эмоциональных флуктуаций Азри являла собой просто обширнейший спектр. С одной стороны, такое неожиданное появление званых гостей выбивало из колеи и не давало быстро выбрать тактику поведения, которая была бы уместна. Активность гурталинши, в свою очередь, весьма смущала Азри, и он не был при этом уверен, как вести себя в целом, ибо остальные его хранители вели себя куда более сдержанно. А терять имидж «серьёзного клиента» ему отчего-то не хотелось совсем. И ещё Д'Хаворда буквально распирало любопытство, откуда Глаха настолько знает Элиота. И вот это был отличный способ начать знакомство — задать вопросы, хоть какие-то. При этом Азри старательно придал своему голосу серьёзный тон, более жёсткий, нежели тот, которым он говорил с киборгом буквально минуту назад.
— Откуда Вы так близ... хорошо знаете Элиота? Если это не конфиденциально, конечно, — изложил Азри самый интересующий его вопрос, совершенно не попадающий под характеристику «рабочие моменты», переведя взгляд с дальнестоящих телохранителей на Глаху. По мнению Азри, в очередной раз воспринявшего чужие эмоции неверно, подобные яркие проявления радости от встречи могли быть свойственны лишь слишком близким индивидам. И длай прекрасно понимал при этом, что вопрос не есть корректный, но просто не мог не поинтересоваться столь интересной деталью.
— Эли? — Глаха повернулась к Элиоту, вопросительно на него посмотрела.
— Ну, если в твоих историях я не буду забираться на стол пьяным и плохо танцевать, то тогда рассказывай, — развёл руками черноволосый.
— Не будешь, — поусмехалась Глаха. — Сколько мы с тобой не пили, всё безрезультатно. Чёртов ты киборг, — гурталинша быстро, обезоруживающе улыбнулась, блеснув острыми зубами. — Ой, слу-ушай! А людям надо делать что-то особенное, чтобы у них росли волосы? Безумно непривычно тебя таким видеть! Мягонькие?
Гурталинша нагнулась, потрепала заранее вжавшего голову в плечи Элиота по волосам, вытащила из его причёски несколько длинных прядок когтистыми лапками, внимательно их рассмотрела.
— Я считаю, что у вас есть все предпосылки подружиться, — отметил Эл, чуть сторонясь от гурталинши. — Аз вот тоже какое-то время назад интересовался подобными вопросами. Вот и посплетничаете. Но сейчас вы, вроде бы, собрались сплетничать обо мне. Ну так давайте, мне тоже интересно.
— А, да, — Глаха снова повернулась к Азри, подпёрла рукой бок. — Я у него телохранителем какое-то время была. В последние разы сопровождала в такие места, куда серьёзным индивидам в одиночку являться несолидно, ну и попутно отбивала его от армии журналистов и, периодически, девушек. После того, как случался какой-нибудь очередной газетный скандал, количество что первых, что вторых существенно вырастало. А до того — помнишь? — а, чёрт, ведь не помнишь, — на этом месте Глаха снова повернулась к Элиоту. — Мы с тобой познакомились восемь лет назад, когда меня к тебе в принудительном порядке приставил твой отец, поскольку были у вашей семьи тёрки с, э-э, Шовилями, кажется? Ты был очень против того, чтобы кто-то тебя всюду сопровождал, типа крутой киборг же, а мистер Фабиан так совсем не думал. Он спустил на тебя своих охранников, двоих ты вырубил, но третий на тебя управу нашёл. Одноклеточный, — Глаха широко улыбнулась. — Ты его не сразу заметил, а когда заметил, уже лежал на земле и было поздно. Ненадолго, правда, эффекта хватило, но всё же бластер на тебя навести успели. Пришлось принимать капитуляцию. А вместе с ней и меня. Так суток на сорок я прописалась на все твои тусовки. Ты быстро просёк, что, раз уж от охранника отделаться не получится, то стоит использовать его на полную катушку. Однажды ты согласился провести со мной спарринг! — глаза Глахи радостно блеснули. — Это было офигенно! Будут дети — буду рассказывать детям! И боролся со мной на руках. Знаешь ли, далеко не все, кого я защищаю, не то что могут меня уложить, но и в принципе соглашаются на подобные игры, — Глаха коротко хихикнула. — Правда я до сих пор уверена, что ты задействовал импланты. Но всё равно было весело. А чвофрк? Ты знатно жулил в чвофрк! А кто тебя этому научил? Глашенька! — гурталинша улыбнулась до ушей. — Потом ты перенёс эту игру в свою тусовку, и мы с тобой напару раздели не так уж и мало маменькиных сыночек и дочек. В общем, весело было, — Глаха вдруг помрачнела. — Только ездить с тобой — не весело. Вообще жесть как не весело. Вот мой новый хозяин, — проницательный взгляд достался Азри. — Умоляю, скажи, что ты даже и близко не подходишь ко всем этим мерзким карам!!!
Эл издал короткий кашель-смешок, уткнувшись в кулак.
— Вот-вот. Тогда тебе тоже всегда было весело, — мрачно подытожила Глаха.
— Да уж, насыщенное у вас общее прошлое было, ничего не скажешь, и явно интересное. Со мной обычно дело обстоит скучнее. Что до каров, то к ним я не подхожу, потому что у меня нету прав на управление ими или флаерами, хотя наш общий знакомый обещал дать мне пару уроков, — длай бросил короткий взгляд на Эла, чуть улыбнувшись своей фирменной улыбкой. — Лично я больше предпочитаю скоростные истребители и лёгкие космические корабли, — с совершенно серьёзным выражением глаз сказал Азри. — Хотя недавно всё же катался на каре и не скажу, что это плохой вид транспорта, мне понравился. Правда было это в пустыне. А с Элом мы так и не сошлись во мнении, какой вид транспорта лучше, вот он утверждает, что космические корабли слишком скучные, — пожал плечами Азри и коротко посмотрел в жёлтые глаза гурталинши. — Но, думаю, если Вам не по душе такой вид транспорта, его вполне можно избежать. Или дело не в транспорте как таковом, а в навыках нашего общего знакомого? — снова немного ехидный взгляд на Элиота.
— Определённо в них, — глаза гурталинши недовольно вспыхнули. — Он ухитряется выпендриваться даже на дорогах общего пользования. Если бы я писала законы, то у таких, как он, сразу же и навсегда закрывали бы права.
— Да ладно, Глаха, — возразил Элиот. — Аварии были?
— Н.. нет. Хотя были — в моей нервной системе!
— Ну вот и не возмущайся. Тоже жизненное впечатление. Кто тебя ещё мог с таким ветерком покатать, а?
— Да лучше бы никто, — фыркнула Глаха, серьёзно посмотрела на Элиота: — Эли! Даже и не вздумай портить своего товарища! Вот когда мы с ним отработаем — тогда и пожалуйста, развлекайтесь, сколько угодно. А мне не надо никаких каров. Никаких флаеров и космических кораблей, и уж тем более истребителей. С живыми пилотами, и особенно с живыми начинающими пилотами. Нет, нет-нет-нет. Буду включать в условия контракта, что согласна передвигаться с клиентом исключительно на автопилотном транспорте.
— С таким подходом работу потеряешь, — возразил черноволосый. — Богатые индивиды предпочитают иметь вокруг себя как можно больше живой прислуги. В частности, и пилотов-водителей.
— Ты раньше не был таким вредным, Эли, — надулась Глаха. — Не рушил так с кулака мои воздушные замки.
— А ты не рушься так легко, — Элиот улыбнулся. — Готов поспорить, что водители из прислуги не доставляют тебе никакого психологического дискомфорта.
— Э, — вздохнула Глаха. — Так-то да. Но во всём остальном с хозяевами водителей-прислуги просто безумно скучно.
— Думаю, довольно сложно сочетать понятия «не скучно» и «спокойно», — заметил Азри после того, как короткий спор Эла и Глахи был закончен. И при этом длай не позабыл подлечить уязвлённое фразой «начинающий пилот» самолюбие. — И, к слову, в данной палате нет ни одного начинающего пилота, вроде как. А один из присутствующих и вовсе едва ли не лучший боевой пилот в Галактике, — несколько недовольно произнёс он. — Так что, со мной можно было бы не бояться летать, да и в отличии от Эла я довольно аккуратно передвигаюсь в обычной жизни, похоже. Был бы только истребитель мой на этой планете, я бы продемонстрировал, — после этих слов Азри наконец-то почувствовал, что уязвлённое самолюбие несколько успокоилось и не требует новой порции хвастовства.
— Ну уж на истребителях-то, слава всем светлым, нам летать точно не придётся, — взмахнула руками Глаха. — Так что вы поднимайте хвосты и меряйтесь струями друг перед другом, а я как-нибудь в стороне постою.
— Так у Аза, кажется, с этими правами больное место, — усмехнулся Эл. — Эй, Аз. Глаха имела ввиду атмосферники и, судя по всему, её обожаемые кары. Только и всего.
— У меня никаких больных мест нету, просто не так истолковал слова, — попытался оправдаться Азри. — И уж точно, если я захочу, то получу эти права на счёт раз, хоть на кар, хоть на флаер, хоть на всё сразу.
— Вот именно такого подхода я и боюсь, — вздохнула Глаха. — Нет. Нет-нет. Даже слышать не хочу слово «кары». На Землю — больше никогда.
—Гла-а-ашенька? — вкрадчиво протянул киборг, чуть сощурив глаза. — А как насчёт «Шквала»? Мне точно будет несолидно присутствовать там одному. И я давно мечтаю арендовать новую Ламборгини и обкатать её на лондонских мостовых. Будет весело, присоединяйся!
— Ну Э-эли!
— Эли, как всегда, платит, — черноволосый широко улыбнулся, показав зубы.
— А у Глахи, как всегда, нет выбора, — пожала узкими, покатыми плечами гурталинша, улыбнувшись. Обернулась к Д’Хаворду. — Ладно, хозяин. Как к тебе обращаться-то? Где жить будем?
— Начнём с того, что как угодно, но только не «хозяин», — от этого слова Азри прищурился так, словно над его слуховым отверстием заскребли ножами по пенопласту, а в голосе длая послышались явные нотки неприятия этого слова. — Можете звать полным именем, Азриаэриэль, можно сократить для удобства до «Азри» или как-то иначе, мне привычнее даже так уже. Кто хочет, может по фамилии, Д'Хаворд. Жить будем пока что в отеле «Сильтерранс», это в центре города, у меня там с прилёта номерок уже есть, рядом пару дней назад тоже было полно свободных номеров, так что, с жильём проблем нету, если ни у кого возражений на этот счёт нет никаких. Нет ведь?
— Кроватей в твоём номере сколько? — первым делом уточнила Глаха. — Не хотелось бы использовать спальники. Впрочем, если придётся…
— Непосредственно в моём номере кровать одна большая, плюс диван вполне приличный, но на всех одновременно точно места не хватит спального, — сразу же ухватил суть вопроса Азри. — Так что, видимо, с этим проблема.
— Надо бы перебраться в жильё побольше, — заметила Глаха. — Можно в том же самом отеле. Номера на троих будет более чем достаточно. Ты спишь — двое из нас спят — а третий дежурит. Обязательно кто-нибудь будет всегда дежурить. Как насчёт дневных прогулок? Сколько мы пробудем в Третьем городе? Чего мы должны ожидать в первую очередь? Расскажи всё, Азри. Всё, что может быть полезно. А за нами дело не встанет.
— Перебраться — это не проблема, даже сейчас можно организовать, — длай быстро развернул над своей рукой проекцию интегрированного терминала, через которую вошёл в свою учётку от отеля, и прямо по сети заказал с нынешнего дня новый номер, трёхместный люкс. При этом Азри успел начать краткое повествование своей истории. Конечно, он не стал говорить всё то же, что и Элу. Например, вряд ли телохранителям могло пригодиться знание о пиратском прошлом Азри. А вот историю того, как он «познакомился» с «Чёрное Меткой», поведал, правда без подробностей о самой военной операции и её причинах, сказал лишь, что дело было государственной важности, и что именно он сам вырезал базу наёмников после аварии. Рассказал Азри о том, кто его отец, с той целью, чтобы был более ясен спектр причин, по которым «Метка» охотится на Азри. Поведана была история о «знакомом из дальнего прошлого», с которым Азри пересёкся на Анурахе благодаря стараниям «Метки», и который попытался убить длая, но лишь ранил. И, самое главное, Азри очень подробно описал все известные ему возможности и ресурсы «Чёрной Метки», начиная от контингента наёмников и заканчивая примерным списком того, что могут иметь в своём распоряжении «меточники», причём назвал очень внушительные ресурсы.
— В общем, эти наёмники — более чем достойный противник. Но есть одно преимущество у нас, даже два. Первое, что в идеале я нужен им в живых, и второе — толпу вооружённых наёмников вряд ли стоит ждать посреди ночи в номере отеля, но вот хорошо обученного, тренированного и снаряжённого киллера — вполне. Так что, скорее всего, работать против нас будет или маленькая группа, которая предпочтёт всё сделать максимально тихо и при этом не приводя к смерти свою цель, или профи-одиночка с аналогичной задачей. Если же они поймут, что до меня не добраться, то попробуют убрать, вот тогда дело станет хуже, потому что для этого даже приближаться не придётся. Одного выстрела из антиматериальной винтовки с нескольких километров будет более чем достаточно для устранения. Сколько пробудем в городе... — Азри задумался, что-то прикидывая в голове. — Пока не могу сказать точно. Ближайшие пару дней мы точно будем здесь, дальше, возможно, совершим вылазку в свободную зону ненадолго, при необходимости. Здесь мне нужно попробовать закинуть удочки в полицию в ближайшие дни. И касательно дневных прогулок: последние сутки в дневное время я торчу тут, в этой палате, либо же у себя в номере, выбираться куда-то далеко я не планирую от этих двух мест. Разве что совсем невмоготу станет в четырёх стенах. Если я что-то упустил в рассказах, то отвечу на уточняющие вопросы, — и первым делом Азри внимательно посмотрел на Глаху.
— Вопросов нет, — переглянувшись с коллегами, подытожила Глаха. — Кажется, мы со всем уже разобрались. Кроме одного, — и повернулась к Азри, посмотрела на него, уперев руки в свои внушительные бока: — Хозяин! Мы ВСЕ ЗДЕСЬ НЕ ЗАВТРАКАЛИ!
Эл снова прыснул в кулак, на сей раз более громко и явно.
— Тортик, Глаха, тортик, — киборг указал глазами на угощение, принесённое Азри. — И пирожки. Я думаю, что мои продуктовые запасы здесь очень скоро возобновятся.
Медсёстры на вызов так и не появились. Но зато появился Руфус, и просил о посуде Элиот именно его. Что же, не самая странная просьбе пациента. Кибернетик вернулся через несколько минут, обеспечив всю компанию ножиком, ложками и чашками.
— Давайте за меня пить, — молвил Элиот, разливая по чашкам своим гостям самую обыкновенную, простую воду. — Чтобы меня скорее отсюда выпустили, и чтобы была возможность встретиться в обстановке более приятной.
— Вот относительно «выпустили», — произнёс Азри, размеренно жуя пирожок. — Раз с тебя сняли капельницу, значит тебе на выход в ближайшие дни, нет? Срок-то тебе вслух уже сокращают или всё ещё твердят «через неделю»?
— Да какое там «выпустят», мне пока ещё даже просто с постели вставать не полагается, — Элиот раздражённо махнул рукой. — Всё ещё эти резиновые «восемь дней». На самом деле, если бы я был полностью органиком, то я мог бы этот срок просто спокойно отлёживаться дома. Но увы. Они боятся что-то проморгать. Хотят наблюдать. Особенно Эйна старается, — киборг покачал головой. — Она пыталась нацепить мне на руку таймер, который засекал бы время прогулки, и стучал бы на меня ей в том случае, если бы я загуливался дольше, чем положено. Ты представляешь? Без капельницы вроде бы тоже здорово, да не совсем: голова теперь болит почти постоянно. Таблетки ни черта не помогают. Хотя может быть это и не связано… Но в любом случае, свободе от катетера я сильно рад.
— Тебе не позавидуешь, уж точно, — сочувственно покачал головой Азри. — Но, с другой стороны, врачам, наверное, виднее, как всё нужно делать. Хотя таймер мне кажется уж явным перебором, вряд ли лишняя минута на ногах может сказаться на самочувствии сильно негативно. Но видишь, всё равно прогресс, раз без капельницы ты теперь. А как Дженнифер, приходит в себя? — припомнив недавний свой визит в палату девушки и довольно странные разговоры во время этого посещения, задал вопрос длай. Не то что бы он прямо не мог жить без этой информации, но из приличия спросил. С другой стороны, ему правда было немного интересно.
— Оживает по чуть-чуть, — кивнул Эл. — Но её срок выписки из больницы тоже пока какой-то далёкий. Ты бы ей сообщение, что ли, написал, у неё самой о её делах бы осведомился. Что ей, что тебе — вам обоим надо как-то вылезать в мир живых индивидов. Вот и учились бы друг на друге. Глаха, — черноволосый поднял голову к гурталинше. — Будь другом, выводи иногда Аза в белый свет, ладно?
— Ладно, — усмехнулась гурталинша и пристально посмотрела на Азри, так, как будто бы хотела длая съесть. — Отчего-то мне кажется, что мы с ним найдём общий язык.
— Найдём, надеюсь, — на всякий случай согласился длай, приметивший на себе довольно-таки хищный взгляд и не знающий, как его расценивать даже. Но всегда лучше согласиться, хотя бы из вежливости. И особенно если смотрит гурталин, пусть и такой дружелюбный, как Глаха. — И куда я, кстати, Дженнифер-то сообщение напишу, даже если соображу, что сказать? У неё же, вроде, терминала нету под рукой, или я его не приметил, — перевёл тему Азри, глянув на Элиота.
— Ого, внимательный, — Эл дёрнул бровью. — А может, он у неё просто в тумбочке лежал? Но да, ты прав, терминала у неё действительно нет, она тоже пала жертвой грабежа, правда уже не в больнице. А я как-то уже и запамятовал о необходимости этого прибора для переписки. Или запамятовал о том, что у неё больше нет терминала?.. — Эл посмотрел в потолок, чуть прищурившись. — Но тогда в дело могут пойти те самые записочки. Импровизируй, Азри, импровизируй! Без этого же СКУЧНО!
— Я скорее куплю ей новый терминал, чем буду строчить записочки, как в каком-нибудь дешёвом любовном романе, — фыркнул Азри, а после чуть улыбнулся. — Тебе, по-моему, явно понравились романтические игры с записочками, цветочками и пирожками. Но будет странно, если мы с Дженнифер начнём таким образом обмениваться информацией, тебе не кажется? А импровизация...мм... Да я и так импровизирую, когда есть необходимость, только у меня нет уверенности, что эта необходимость есть сейчас. Вот ты-то сам импровизируешь? Пишешь ответные записочки своим поклонницам, например?
— Тебе слишком многое кажется странным. Живи проще, Аз. Захотелось — так сделай. Скучно — так развлекайся. Дали глупый квест — так, хи-хи, выполни, тем более что он всё-таки немножко полезный. Насчёт моих ответных записочек — ну не на все же письма отвечать, право слово! На это уходило бы слишком много времени. Хотя с Зоей я как раз-таки немножко поимпровизировал. Во, — черноволосый достал из корзины с пирожками открытку гурталинши, раскрыл её и показал длаю свою фиолетовую «подпись», самодовольно улыбнулся. — Знаешь, как сильно красятся её ягодные пирожки? Не удивлюсь, если у тебя теперь язык тоже какого-нибудь неестественного цвета.
— Язык — это не страшно, а вот этих штук, которые называются губы, у меня, к счастью, нет, потому пачкаться нечему, — чуть усмехнулся Азри. — И знаешь, это очень странный способ ответить на чьё-то сообщение — пачкать губами бумагу. Но ладно, ты прав, что мне многое кажется странным, однако с этим ничего не поделаешь. И неужели ты бы не ревновал Дженнифер, если бы мы, теоретически, начали обмениваться записками? Да и сама Дженнифер, наверное, этому была бы сильно удивлена. Но я твой совет и пожелание припомню на случай, когда мне станет совсем скучно, тогда может, так и быть, отправлю её голографический блокнотик с сообщением, — и снова Азри усмехнулся, слегка.
— Дженнифер полезно удивляться таким вещам, — усмехнулся Элиот. — Так что я был бы только рад твоему вниманию к ней. Почему я должен ревновать её к тебе? Ты же, в конце концов, не отнимешь её внимание от меня своими записочками. И вообще её от меня не отнимешь, хотя мы с ней, вроде как, пришли к консенсусу на свободные отношения, — киборг почесал свою чёрную макушку. — Кхм. Это идеальный вариант, хотя слово «отношения» мне по-прежнему не нравится. Но тут уже ничего не поделаешь, кажется, я влип. Когда рядом Дженнифер, то я хочу быть именно с Дженнифер, а не с какой-нибудь другой девочкой. Но вот эта её социофобия… было бы классно разобраться с ней хотя бы чуть-чуть. И ненавязчивое общение с кем-то, помимо меня и родственников, могло бы Джен здорово в этом помочь. Главное, чтобы этими «кем-то» были нормальные ребята, а не кто-то вроде того странного типа, что на днях заглядывал к ней в палату. Так что если ты ей что-нибудь будешь иногда черкать, что-нибудь лично спрашивать — это правда будет здорово. И тебе самому, повторюсь, это тоже пошло бы исключительно на пользу.
— Хорошо, раз это, можно сказать, на благо общества, то можно и попробовать, — пожал плечами Азри. — А чем именно тебе не нравится боязнь общества у Дженнифер? Мне не кажется, что это какая-то критическая проблема, влияющая на тебя каким-то образом, но тебе виднее. Сама Дженнифер-то знает, что тебе не нравится эта её сторона характера? Вдруг она решит, что ты намеренно подослал меня, обидится ещё, побьёт нас. И про «нормального индивида» это ты перегнул, ей бы в таком случае с кем-то более интеллигентным надо общаться, а не с контуженным бывшим военным, который сам не особо лучше с точки зрения общительности. Или возможный вариант, что к ней приходил, был ещё хуже? Мне тогда страшно представить, что за чудик это был.
— Кажется, хуже, — чуть усмехнулся Эл. — Хей, а как же «лучший военный пилот»? У тебя на удивление неравномерная самооценка. Джен уже видела, что я пытаюсь катализировать ваше общение, помнишь? Ну и пусть догадывается, что я и дальше тебя подсылаю, что в этом плохого. Что интересно, но ей самой не нравится черта социофобии в себе, так что вот ещё один довод к тому, что писать ей записочки — это правильное и общественно полезное дело. Чем эта её черта мешает лично мне — а ты сам подумай. Я экстраверт, чахну в четырёх стенах и стремительно засыхаю без внимания. Мне лишь бы было пошумнее и побольше народу вокруг. А ей — совсем наоборот. Там, где нравится мне, там себя неловко чувствует Джен. Но при этом мне нравится и сама Джен. Улавливаешь?
— Улавливаю, кажется. Но всё же не думаю, что я лучшая кандидатура, и дело тут не в самооценке, а скорее в том, что она от меня нахвататься может. Станет ещё грубой и тяготеющей к оружию и кораблям. Не зря же говорят: «с кем поведёшься, от того и наберёшь». Вроде так. Хотя ладно, это не важно, в общем-то. Ну, установку я понял, разговорить Дженнифер любыми способами, — Азри чуть улыбнулся. — Посмотрим, как оно выйдет. Так или иначе, чего-чего, а времени на это будет предостаточно. Однако, уж тогда надо начинать не с записочек, а с общения «с глазу на глаз», это явно эффективнее. Не навлечь бы только ещё и на неё беду своим присутствием... — тихо пробормотал он следом.
— Драма, драма, не люблю драмы! — Элиот хлопнул в ладоши. — Эта девчонка в детстве отдубасила клюшкой по лицу какого-то мальчишку и сломала ему нос. Дженнифер — это душа гурталина, по ошибке занесённая в человеческое тело. Мне стоило бы опасаться того, как бы ты после общения с ней не ужесточился ещё больше. Но ничего, ничего-о! Я верю, что добро побеждает, и что общение всег… — тут киборг резко оборвал себя, поправился: — ПОЧТИ всегда идёт на пользу. Но начать с записок — не самое плохое дело. Тем более когда возможности к личному общению сильно ограничены. Увы, но мы все здесь с разных планет.
— Эли, — Глаха склонилась к уху киборга. — Я тоже хочу познакомиться с Дженнифер!
— Глаха, — Элиот поднял на гурталиншу свои сине-фиолетовые глаза. — Меня пугает, что она тебя заинтересовала именно после последнего описания.
— Нет, ну что ты, — Глаха ехидно улыбнулась, и, не удержав свои нежно-дружеские чувства, снова лизнула Элиота в щёку. — Эли терпит рядом с собой грубую девчонку-социофобку? Да он, кажется, влюбился!
— Иди ты! — со смешком отозвался Элиот, пихнув Глаху в её массивный бок.
— Эл, а ведь Глаха права, ты правда пал в бою против эмоций и биохимических реакций своего организма, — ехидно усмехнулся длай. — Такими темпами начнёшь о детях задумываться небось, не за горами это время.
— Блин, да вы как сговорились! — Эл театрально закатил глаза, для усиления эффекта откинул назад голову. — Вначале Санемика пророчила Дженнифер кучу детишек от меня, потом на эту же самую тему со мной пообщалась сама Дженнифер, а теперь вот ты. Ой, нет, погоди-ка погоди! Ещё не так давно о внуках напоминал мне мой собственный, родной дед! И ещё я сам, лично, успел что-то наплести Джону о том, что он может всучить мне каких-то левых детей и выдать их за моих. Такое впечатление, что весь мир стремится записать меня в счастливые родители, — черноволосый улыбнулся, одновременно весело и немного ехидно. — Это что, было бы так круто?
— Не знаю насчёт круто, но вот забавно и интересно это точно. Ты сам представь, как изменился бы. Сменил бы скоростные флаеры и кары на многоместное медлительное ведро с большим багажным отделением. Стал бы разбираться во всякой хрени вроде детского питания и памперсов так же, как разбираешься в карах. О, точно, ты бы менял памперсы. При этом первое время постоянно не высыпался бы и бродил весь день сонным и злым, но ни на кого не мог бы поругаться. А дальше пришлось бы каждое утро вставать рано, чтобы собрать детей на учёбу. Рассказывал бы детям своим всякие истории из своего богатого жизненного опыта, демонстрировал всякие фокусы, которые умеют делать только киборги. О, а потом бы, как мелкие подросли, попросил бы меня научить их рукопашному бою и стрельбе, а там, глядишь, ещё и звал бы на всякие семейные пикники, где мы бы попивали пиво где-нибудь на берегу природного водоёма, — чем дальше Азри говорил, тем труднее ему было удержаться от смеха. — Разве не весело? Стал бы ты другим человеком. Впрочем нет, не слишком весело, на самом деле. Ты бы такими темпами через сколько-то лет разленился, растолстел и стал бы вредным папашей, который постоянно читает всем мораль, — тут уж Азри не удержался и улыбнулся. — Или наоборот, стал бы образцовым родителем, который был бы примером для подражания. Думаю, второе всё же более реально.
It doesn't matter what you've heard,
Impossible is not a word,
It's just a reason for someone not to try.©
|
| Анкета
|
| |
| Призрак
♀
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:23:14 | Сообщение # 592
|
|
Синий Лед
Постов: 24353
Репутация: 972
Вес голоса: 9
| 402е советские сутки, Фельгейзе. Часть VI
— Ну да, потому что первое — совершенно нет, — Элиот улыбнулся, посмотрел на Азри прямо, даже сфокусировался где-то рядом с его глазами. — Я — толстый, ленивый и ворчливый? Ха. Такое невозможно себе представить, потому что это буду уже не я.
— Вот да, — немедленно встряла Глаха. — Он и в свои восемьдесят не вытащит из задницы реактивную ракету. Хочешь, поспорим? — гурталинша протянула Азри руку на спор.
— Хорошо, давай поспорим, ради интереса, потому что тогда Эл точно сделает всё, чтобы отстоять позицию ракеты в заднице, — улыбнулся длай и протянул гурталинше руку в ответ. — Не знаю правда, что сделаю я в случае проигрыша, оставляю на выбор зрителей.
— Вы придурки, вы знаете? — коротко хохотнул Эл. — Эй, Глаха, я всё ещё здесь. Не хочешь взять меня в долю?
— Не хочу, — ехидно улыбнулась гурталинша. — Потому что этот спор я выиграю и без твоей активной поддержки. Ты просто не создан для домашней и диванной жизни. И если ты вытряхнешь все иголки из своей задницы, осядешь дома, заведёшь семью и забросишь свой ненормальный экстрим, то тогда я съем свой собственный хвост. Все слышали? Клянусь! Я торжественно клянусь!
— Ладно, со мной всё понятно. А сами-то, — Эл посмотрел сначала на Азри, потом на Глаху. — О памперсах и о детском питании никогда не задумывались?
— Лично я не задумывался, куда мне. У меня ни дома нет, ни заработка постоянного, да что там, я даже не представляю — каково это, жить с кем-то бок о бок всю оставшуюся жизнь, не говоря уже о том, что вокруг будут носиться шумные, разрушающие всё и вся существа, с которыми моих навыков не хватит совладать. Дети — это же ужас просто, — почти натурально изобразил кошмар на своём лице Азри. — И к тому же сам я тоже тот ещё подарочек, чтобы жить рядом со мной. Одно дело всю жизнь мотаться с одной космической станции на другую, в промежутках спускаясь на планету или сидя на корабле, и совершенно другое дело устроить быт на одном месте. Нет, не могу себе представить каково это, жить с кем-то на одном месте в одном доме долгие годы. Может быть, через десяток-другой лет мне начнут закрадываться подобные ужасные мысли, но точно не сейчас. А ты, Глаха, как к концепции наличия памперсов в доме относишься?
— Ну когда-нибудь наследниками обзаводиться время придёт, это бесспорно, — сразу же, без раздумий заявила гурталинша. — Но только что-то я всё никак не встречу подходящего индивида на роль папаши своим потенциальным детишкам. У одного один дефект, у другого другой, причём у каждого такой, с каким нельзя смириться. Так что я пока в вашей компании не-родителей, ребята.
— Получается, единственным потенциальным первопроходцем в мир семейной жизни остаёшься ты, Эл. Потом будешь давать полезные советы, исходя из своего опыта, — то ли серьёзно, то ли шутя подвёл итог длай. — А я, наверное, где-то в конце очереди побуду, посмотрю со стороны, как всё происходит. Потому что я даже не думал подходить пока к стадии поиска подходящих индивидов для образования новой социальной ячейки.
«Сказать, не сказать», — Эл бросил короткий взгляд на Глаху. — «Интересно, а она знает?»
Глаха, поймав взгляд киборга, склонила голову к плечу и улыбнулась своей зубастой гурталинской улыбкой.
— Ладно, сдаюсь, — Эл хмыкнул, поднял правую руку на уровень головы, устремив пальцы точно в потолок. — У большинства киборгов моего типа модификаций не может быть детей. Я вхожу в большинство. Так что извини, Аз, но я тебя с твоего последнего места всё-таки спихну. Разве что с вашими чадушками нянчиться потом буду. Если хорошо попросите.
— То есть абсолютно гарантированно не может? Ни фига себе, это что ж такое надо модифицировать, чтобы детей не было, — со смесью удивления и сочувствия посмотрел длай на Элиота.
— Ага, абсолютно. Только важнее не «что» модифицировали, а «сколько», — отозвался Эл. — Мне казалось, что проблемы с зачатием — это довольно известный факт о киборгах.
— До тебя я как-то не интересовался киборгами совсем, кроме случая, когда приходилось убивать, но тогда просто хватило понять его реакции и выбрать дистанцию боя, там не до интереса было, — очень тихо отозвался Азри, словно данного высказывания он стеснялся. Длай хотел бы перевести тему, но Эл ему не дал.
— «Понять реакции»? Ты хотел сказать, «увидеть»? — придрался Эл. Не само слово было важно, не замешательство Азри, и даже не сам упомянутый им факт, а время и тема, в которые он это воспоминание озвучил. Не к месту? Ещё как. После весёлой и непринуждённой болтовни с фантазиями о детях азрино «и это мне тоже приходилось убивать, какие там интересы» очень тяжело бухнуло по голове, мастерски сбило настроение. — У тебя к любой теме есть подобные истории?
— К счастью, далеко не к любой. Не знаю, почему вспомнил про это, — внешне спокойным голосом произнёс длай, однако по тому, как он едва ли не мгновенно сник, отвернулся, уставившись куда-то в пол, вполне можно было понять, что тема для него совсем не безразличная. И для Азри не меньше чем для Элиота такая резкая смена темы из положительной в отрицательную была тяжёлой и неприятной, но только осознание пришло несколько запоздало, как за молнией слова следует гром сожаления о сказанном. — Я должен извиниться за такие слова, — каким-то чуть свистящим и холодным голосом добавил Азри. — Некоторые темы порой сами вырываются на волю и ловятся слишком запоздало. Я не хотел... расстроить никого.
— Ты не расстроил, ты просто глупость ляпнул, — Элиот резко взмахнул рукой слева направо, выражая отрицание, и добавил довольно жёстким тоном: — У всех у нас есть такие темы и такие эпизоды, которые вспоминать не хочется. У всех — да, Глаха? — киборг вздёрнул голову, посмотрел Глахе в лицо, прямо, пристально, «цепляясь» за него фокусом. Гурталинша смутилась, сникла, опустила голову — но не из-за взгляда Эла, а из-за его вопроса. — Не хочется — и не надо. Нельзя такие вещи постоянно держать в голове и думать о них при любом удобном случае. Это не значит, что о них вообще нельзя думать и говорить — но для другого времени в голове должен существовать тёмный чуланчик, куда все неугодные темы запираются под амбарный замок. Построить такой чулан может быть не очень просто, но он того определённо стоит. В том случае, если хранить в нём полагается действительно те темы, которые хочется пережить, от которых хочется избавиться, а не те, которые можно использовать, чтобы лишний раз пожалеть себя. А ты ведь хочешь пережить? — требовательно спросил Эл, вскинул взгляд на Азри и добавил с нажимом: — Правда же, Аз? Пережить — и построить что-то новенькое?
— Зингхар дарзт'н райшт лихзт иар лархар интарзен кин найзи халл ант назстн зингхаа шалт найзарзтен алн. Аларзт лиарнт загн найт наиззингартн, — очень тихой и быстрой скороговоркой произнёс длай, словно бы и не обращался ни к кому, а говорил лишь сам с собой. И только после окончания последнего слова своего родного языка перешёл на интерлингву, обратившись уже к Элиоту, переведя совершенно неопределённый взгляд на лицо киборга. — Отвечая на твой вопрос – хотел бы. Но не так просто избавиться от некоторых привычек, ещё сложнее порой избавиться от некоторых воспоминаний. Закрыть прошлое на амбарный замок недостаточно, он не продержится вечно. Нужно закрыть этот «чулан» чем-то, что окажется более весомым. Чем-то, что сможет удержать содержимое «чулана» навсегда. Но чем является это самое «что-то», я пока не знаю, потому пока мне кажется, что легче мириться с прошлым, а не запирать его. В тот момент, когда я смогу понять, точнее пойму, что же мне нужно создать в своей жизни такого, что сдержит поток из этого «чулана», то тогда всё придёт в норму и более не появится этих неуместных тем. Но пока что я не всегда могу контролировать нечто, рвущееся наружу, и это проскальзывает неосознанно в слова. Пережить всё это я хочу, но не знаю, что же построить на пустом месте нового. Ту же семью?.. Возможно, но это слишком нетривиальная задача, к решению которой я не готов. Новые впечатления для начала? Это более реально, ты мне уже подсказал множество способов, как этот пункт реализовать, но отчего-то сделать шаг в неизведанное не так просто.
— Всегда просто, — возразил Эл. — Ты делаешь один шаг, всего один, а дальше уже теряешь прежний фундамент и летишь вперед. Или, может быть, падаешь вниз — но в некоторых случаях упасть будет лучше, чем просто стоять на месте. О-о, я знаю. Поверь, я это как никто другой знаю. И лучше сделать нужный шаг раньше, чем позже. Спеши, спеши-спеши, Аз! Жизнь всегда может оборваться раньше, чем ты думаешь. И столь нужный шаг так и останется нереализованным. Мне жаль, что я не сделал некоторых вещей, — «одну вещь» — мысленно поправил себя киборг. — Когда ещё мог. Но мне не жаль, что я что-то попробовал, пусть я в этом и ошибся, — «враньё. Нет. А вот и нет! Не враньё. Или всё-таки?..». — Запирать нужно как раз то, с чем ты не можешь смириться. Потому что смириться — это сложнее. Ты ведь не смирился, Аз, иначе наши диалоги с тобой либо были бы намного короче, либо вовсе бы не состоялись. Не можешь смириться — так запри. И срочно навали на дверь как можно больше всего нового. И за этой дверью вся та чернь, что тебя точит, со временем выдохнется, зачахнет, обессилит, ведь ты не будешь уделять ей должного внимания. Со временем она потеряет свою актуальность. И вот уже тогда ты сможешь осторожно приоткрыть дверь и выбросить оставшийся от черни прах на ветер. Или… или нет. Можешь просто забыть о чулане. И пусть он зарастает мхом, сливается с окружающим пейзажем, и больше никому не мешает. Хочешь пережить — можешь бороться. Драться со своей проблемой. Но если она заведомо сильнее тебя, если она тебя уничтожает, то тогда, чтобы пережить проблему, тебе остаётся только построить для неё темницу. Быть хитрее, а не переть напролом, врукопашную, на генномодифицированного киборга-гурталина.
— В твоих словах есть смысл, — после некоторых раздумий ответил Азри — Хотя принять их суть довольно сложно тому, кто никогда не реализовывал резких перемен самостоятельно. И всё же я не уверен насчёт того, что не буду сожалеть о переменах. Может быть, у тебя просто не было таких спонтанных поступков, которые привели бы к однозначно негативным последствиям и ты начал бы сожалеть, что поступил как поступил, а не иначе? Не реализовать шанс – это плохо. Но и разрушить всё или разбиться насмерть, сделав тот самый шаг, о котором ты говоришь, не слишком приятно. Ведь делая шаг, желательно иметь хоть какую-то уверенность, что внизу есть достаточно глубокая река, а не голые камни. Не оспариваю, что твой опыт наверняка позволяет говорить всё это с уверенностью, но принять подобные рассуждения в один миг непросто. И в любом случае нужно в первую очередь решить, куда именно сделать этот самый шаг, сходя с места, к которому привык. С чего начать цепочку перемен, чтобы она повела за собой и другие изменения?.. Изменения такие, которые правда завалят тот «чулан», благодаря которым даже не захочется вспоминать о его существовании. Я прекрасно понял смысл твоих слов, и, возможно, даже готов последовать твоим советам, но только всё ещё я не избрал направление движения. Но в одном ты прав настолько, что сам не представляешь... Может случиться так, что времени на перемены осталось слишком мало. Ты прав, жизнь может оборваться слишком скоро, — крайне мрачно произнёс Азри. — Наверное, благодаря этому, с другой стороны, именно я могу и не бояться ошибиться с выбором свежих действий, всё равно есть шанс, что будь даже результат негативным я его уже не увижу, — невесело усмехнулся длай. — Зато свобода выбора полная, не так ли? Хоть сейчас отправляйся куда-нибудь в свободную зону развлекаться или делать ещё какие-нибудь странные поступки, которые в нормальной жизни позволить себе нельзя ни коим образом даже в мыслях, — это длай произнёс уже более задумчиво. Так, словно и вправду начал размышлять о том, что бы ему такое учудить и как можно скорее. — Ты прав, нужно запереть прошлое и попытаться шагнуть вперёд. На словах это легко, пожалуй. Знаешь, ты умеешь быть убедительным, — чуть улыбнулся Азри, на миг посмотрев Элиоту в глаза. — А что бы ты первым делом сделал на моём месте, с чего бы начал изменения? Есть что-то такое, что даже ты всё ещё не сделал, хотя давно хотел?
— Лично я бы, на своём собственном месте, в первую очередь свалил бы из этого здания как можно дальше, тут даже и думать нечего, — с раздражением в голосе ответил Элиот. — А потом — не знаю. Шрамы бы убрал. На велосипеде покатался. Подогнал бы свой досуг так, чтобы расширить свой список лицензий на 0Г. Измотал бы себя физнагрузками, пошёл бы в бар пить и ушёл оттуда с едва-едва знакомой девушкой, но это мы уже обсуждали. Сюда ещё, пожалуй, можно добавить вечер танцев, — черноволосый задумался, упёр локоть одной руки в предплечье другой, прижал к нижней губе сустав согнутого указательного пальца. — Отправился бы в тот ресторан на Стахе, который находится посреди моря и освещается только метеоритными потоками. Снял бы его на вечер целиком — только для себя и кого-нибудь, с кем хотел бы провести там время. Научился бы сиарту. Переплыл бы Ла-Манш НЕ в самой узкой его части. Снялся бы в кино. Не знаю, Аз, в этом плане я довольно мелочный, нет у меня каких-то особых мечтаний или дел, которые я бы мог упомянуть под графой «ах, если я это не сделаю, то моя жизнь будет напрасной». Я не накапливаю свои хотелки — если мне что-то втемяшится в голову, то я спешу это реализовывать. А это всё так, фантазии на тему «чем бы я занялся в своё свободное время». Оказался бы в твоей ситуации — бросил бы все силы на решение проблемы наёмников, потому что их вмешательство в твою жизнь здорово тебя… ограничивает. То есть как минимум обратился бы в полицию и тряхнул все-все свои связи. Потом подумал бы, что в такой ситуации лучше залечь на дно и заняться чем-нибудь спокойным, и вряд ли бы это сделал. Но это я — как говорит Глаха, «ракета в заднице». У тебя должен быть более рациональный подход к делу. Что касается другого «твоего места», то по этому поводу я уже всё сказал. Запирал бы чулан и заваливал его новыми впечатлениями. Не давал бы себе скучать. Пробовал бы себя в как можно более разнообразных и безумных рабочих и развлекательных областях. Уж что-нибудь в конце концов меня бы захватило. Возможно, начал бы исполнять, вот прямо по пунктам, всё то, что я тебе перечислил.
— Мне, к слову, не кажется, будто ситуация с наёмниками меня ограничивает, даже скорее наоборот. Разве нет? — озвучил Азри сколь ненормально оптимистическое, столь же неожиданное, как обнаружение функционирующего живого организма в жидком азоте, озарение. — Как минимум, если бы не вся эта ситуация, то я бы точно не выдернул себя с Анураха раньше, чем через несколько месяцев, а так у меня появилась весома причина что-то изменить в ставшем рутинным порядке жизни. Думаю, это можно считать хорошей стороной плохой истории. Да и пока за мной по пятам не гоняются психи с дезинтеграторами, я не ощущаю какого-то особого изменения, — и, немного подумав, Азри добавил. — Но всё же в полицию надо добраться, пожалуй, даже сегодня. А после уже можно переходить к активным действиям по обеспечению себя досугом, хоть бы и по пунктам, что ты озвучил, — пожал плечами длай.
— Мне нравится, в какую сторону меняется твоё настроение, — улыбнулся Элиот. — «Хорошая сторона плохой истории» — держись именно этого мировоззрения. Вот только изменения у тебя уже есть, вон они стоят, — киборг указал глазами на охранников Азри. — Впрочем, мне так кажется, что к экскурсу можно привыкнуть, а то и даже получать от него удовольствие. Верно, Глаха?
— Верно, Элиот, — отчего-то немного грустно подтвердила гурталинша.
— Вот и кыш отсюда на такой весёлой ноте, — Эл помахал кистью руки в сторону двери. — Отправляйтесь отсюда прямиком в полицию. А я буду здесь страдать дальше: мой капризный мозг снова начал требовать тишины и темноты.
— Ты бы позвал, может, врача в таком случае? Головные боли — это явно не очень хорошо, — с ноткой сочувствия в голосе сказал длай и после улыбнулся. — Но мы тебя на сегодня, так и быть, больше тревожить не станем, отдыхай и выздоравливай. А завтра наведаемся к тебе с новостями, хотя с утра, думаю, загляну к Дженнифер. Надо же начинать налаживать... контакты. До завтра, Эл. — длай слегка кивнул в знак прощания и в сопровождении телохранителей направился на выход из больницы. Воздух снова был слишком влажный, но при этом довольно свежий благодаря лёгкому ветерку. Им было вполне приятно дышать, жаль только, долго это не могло продлиться: в конце концов Азри всё-таки напялил на себя маску-осушитель.
Теперь ему предстояло сделать то, что длай так долго откладывал по довольно очевидным причинам – подать заявление в полицию. Почему откладывал? Собственно, причины эти Азри уже озвучил Элиоту. Пусть даже длай мог обнадёжить себя, что сохранность его прошлого, связанного с нелегальной деятельностью, является вполне основательной благодаря качественному заметанию документальных следов, но всё же волнений это не могло убрать. А что, если всё же полиция копнёт поглубже, что тогда?.. Но выбор оставался не слишком большим при дальнейшем рассмотрении вопроса. Полиция может копнуть глубоко сейчас, но может глубоко копнуть и в том случае, если из-за своих страхов не получится обеспечить себе надёжное будущее, и наёмники таки доберутся до Азри. Тогда уже полицейские начнут расследовать дело об убийстве, и тогда, даже вероятнее, обнаружат чёрные нити в на первый взгляд кажущемся идеально белом полотне прошлого Азри. Что один, что другой вариант был определённо неприятным. Но первый всё же допускал возможность спокойного прохождения дела по инстанциям и рукам должностных лиц.
Настроение у Азри после выхода из больницы и этих самых размышлений несколько подпортилось, словно до этого оптимистичный настрой поддерживал именно Эл, как система жизнеобеспечения позволяет выжить почти умершему телу, а порой даже оживляет его до почти полноценной жизни. Но хоть настроение и существенно снизилось, оно всё равно оставалось на достаточно достойном уровне.
По приходу в полицию подать заявление оказалось несколько проще, чем ожидал Азри. Длай воспользовался выданным дежурным полицейским электронным бланком заявлений, в который было необходимо кратко изложить суть дела, что Азри и сделал, правда, далеко не с первого раза. Оказалось довольно сложным дать полезные сведения и описать произошедшее, при этом избегая какой-либо предыстории. То, что писал Азри, очень походило на салат, сляпанный наполовину из правды, а наполовину заправленный соусом из искажений реальности, то бишь, вранья. Но иначе было нельзя. В конце концов, закончив мучать несчастную кнопку стирания текста, длай покончил с заявлением, в котором вкратце изложил покушение на себя на Анурахе, замешанность организации наёмников «Чёрная Метка», и особенно подчеркнул постоянную угрозу собственной жизни. Что ещё написать, Азри не знал, и надеялся только на то, что когда дело попадёт в руки следователя, тот сам задаст нужные вопросы, на которые хватит соображения правильно ответить на них. Отдав заявление, Азри оставил свои данные для связи, после чего подправил кое-какую информацию в заявлении, вынужденно дополнив сведения по указанию дежурного, выслушал его разъяснения, и на этом поход в полицию на сегодня можно было считать завершённым. И можно было наконец-то возвращаться в отель, в новый номер, на уютную кровать. И больше не ночевать в спальнике в условиях, далёких от санитарных норм. Разве не удачный день?
И номер, к слову, ожиданий не подвёл, а даже превзошёл их. Места в нём определённо хватало почти на всю компанию Азри и на него самого. Номер оказался в два раза больше и без того немаленького пристанища Азри, занимаемого длаем до этого. Каждое спальное место представляло из себя мини-спальню, отделённую от основного зала элегантными перегородками из дерева и матового металла, а в этот каркас были встроены электрофотохромные стёкла весьма больших размеров, благодаря чему свою «комнатку» каждый житель мог как изолировать визуально, так и, напротив, открыть взору всё её пространство. Имелся в номере и большой стол, и проектор для развлечений. Ещё имелся собственный мини-бар и мини-кухонька. В общем, все необходимые объекты в миниатюре.
Спальных мест имелось три в наличии, как и положено, но при этом полностью полноценным было лишь одно – весьма внушительных размеров двуспальная кровать, которая из практических соображений была передана в распоряжение Глахи. Азри же разместился на раскладном кожаном диване около многофункциональной голографической стены, второй диван, соответственно, оказался в распоряжении одного из оставшихся телохранителей, а третий член команды разместился в номере напротив.
Оставшийся вечер Азри провёл, перекладывая вещи и распределяя оружейные запасы наиболее оптимальным образом.
И уж куда более медленно тянулся вечер для оставшегося в одиночестве Элиота. Хотя, какое там одиночество… Даже после того, как Азри и его новые телохранители ушли, Элиот не пробыл наедине с самим собой ни одной минуты.
Его первой и на сегодняшний вечер неизменной спутницей стала головная боль. Она, одинаковая до тошнотворности, никак не меняющая свою тональность, но иногда гуляющая по интенсивности, делала чудо: заставляла Элиота тихо, смирно лежать на кровати, накрыв голову подушкой, и не позволяла искать тому новых приключений. К сожалению, тихий режим и подушка-щит помогали киборгу от головной боли примерно так же, как и медикаментозные обезболивающие — то есть практически никак. Эйна предлагала более сильное средство фармацевтического арсенала, которое должно было принявшего его «мягко отключить», но Эл, заслышав такое обещание, отказался сразу и наотрез.
«Отключить», ишь чего вздумала! Словно и без того мало за последние два года было приключений с «отключением».
«А не этого ли ты искал, когда покупал у бармена наркоту?» — злясь в подушку, думал про себя Элиот. — «И сейчас тебе, между прочим, предлагают средство законное и не несущее пагубное влияние на организм. Мне ведь больно, больно, больно! Почему я отказываюсь?!»
Но нет — значит нет, и вовсе не из принципа. Попытки уговорить себя, что снотворное пойдёт только на пользу, и что оно по действию аналогично временно заблокированному системному режиму принудительного перевода в состояние сна, сегодня не работали.
Нет! Ну нет! Хватит трогать бедный мозг, хва-а-атит!
Пока ещё можно потерпеть и пострадать.
…и, возможно, на подсознательном уровне Элиоту пострадать даже хотелось. Потому что когда больно, едва ли можно думать о чём-то другом.
Второй спутницей была Эйна. Она находилась в палате Элиота намного больше, чем тому нравилось (хотя когда ему в принципе нравилось присутствие рядом врача, пусть и доверенного?), но хотя бы не слишком сильно мешалась. В основном наблюдала, кормила таблетками (с рук, поскольку иначе Эл их не кушал), задавала короткие вопросы на тему здоровья и уговаривала покушать. В общем, присутствие рядом страшного врага-медика киборгу не нравилось, однако не раздражало.
Кто его правда раздражал, так это третий спутник, от которого, как и от первых двух, избавиться было невозможно.
Нэнрил, завсегдатай этой больницы, развлекал себя по-своему, и, к сожалению, для своих соседей не всегда приятно. Сегодня старик смотрел какую-то передачу с терминала — казалось бы, что тут страшного, тем более что саахшвет использовал наушники? Но страшное было, поскольку Нэнрил из-за своего сильно сниженного слуха слушал передачу на такой громкости, что ею могли насладиться и все находящиеся рядом индивиды. Но и это было бы не страшно, если бы только Нэнрил не слушал несколько часов одно и то же.
Лалалалала — несущийся неиссякаемым потоком клёкот ведущей. ПДЩ— а это, наверное, музыка, которая сменяет тему, знаменует перерыв, приход нового участника или ещё что-то такое. Недолгая пауза. Лалалалала. ПДЩ.
«Пдщ», строго говоря, не всегда было именно «пдщ», каждый раз оно звучало немного по-разному, но обязательно неожиданно и очень противно. На каждом таком звуке Эл стискивал зубы, скрипел ими, и прижимал подушку плотнее к голове, максимальным образом закрывая уши.
Где-то на десятый «пдщ» Эл резко вскинулся с места и громко, злобно наорал на Нэнрила, за что немедленно получил как от Эйны, так и от прибежавшей на шум медсестры. Следующим шагом черноволосый раскритиковал поведение своего соседе и Эйне, и медсестре, за что получил от них крайне слабую поддержку и совет «подумать о снотворном ещё раз». Отобрать терминал у ничего вокруг не замечающего, погружённого в шоу Нэнрила никто из них даже и не попробовал.
Эйна заметила, что по возможности стоит брать отдельную палату, а ещё лучше вообще проходить лечение в более достойном заведении, чем вызвала у Элиота новую волну негодования, хотя киборг и был в этом вопросе с илидоркой теперь полностью согласен. Просто не то ему сейчас нужно было услышать, не то — не пустые советы на будущее, а что-то более действенное к настоящему моменту.
Потом Элу принесли ушные затычки. Они помогали на уровне обезболивающего, тихого режима и щита-подушки, но давали хотя бы минимальное моральное удовлетворение.
Со стороны выслушали, позаботились. Пусть плохо, но хоть как-то.
Около десяти часов вечера Нэнрил, хвала всем богам, лёг, наконец, спать. Эл расслабился немножко, избавился от затычек и отправил подушку на более положенное ей место, то есть под голову, а не на. От внешнего мира, впрочем, Ривз всё равно ещё закрывался, отвернув нос к стенке и не убрав упавших на лицо волос.
В таком виде его и обнаружила Санемика. Посчитав, что киборг спит, она помялась с минуту на пороге, размышляя, стоит ли ей зайти внутрь, чтобы оставить подарочки, или лучше просто тихонечко уйти, чтобы точно никак не помешать. В итоге азулийка решила, что лучше первое — потому что утром Эл порадуется, что к нему заходили, а сейчас не проснётся, потому что Сан сможет пробраться до тумбочки тихо и осторожно.
Конечно же, Сан не смогла. Задела бедром угол медицинской стойки, непроизвольно ойкнула от укола неожиданной, короткой и острой боли, и уронила свою сумку, которая громко бахнула об пол.
«Блин, вот я умница», — «похвалила» себя Санемика, разглядывая распростёртую на полу и явно потерявшую форму сумку. «Здорово» будет, если припасённая в ней еда от удара размазалась по всем соседствующим с ней вещам. Азулийка наклонилась, чтобы поднять сумку, а когда выпрямилась, её уже встречали фиолетовые огоньки глаз Эла.
Стоп. Фиолетовые?..
— От-тличный выбор, — промямлила Санемика первое пришедшее в голову, чтобы хоть что-то сказать. Хотя..? Хотя почему «что-то»? Похвала — очень даже неплохое приветствие. — Г-глаза. П-привет, Элиот.
Фиолетовые огоньки сузились.
— Привет, Санс. Так поздно я ожидал увидеть кого угодно, но только не тебя.
— С Дженнифер заболталась, — Санемика оттолкнула в сторону медицинскую стойку, подвинула к себе табуретку, посмотрела на неё придирчиво… не села. — Думала, конечно, что раньше со всем управлюсь.
— Ну так я тебя тут не держу.
— Эл, прекрати, — Санемика коротко вздохнула. — Я жалуюсь не на время, а на то, что плохо умею планировать. Можно, я здесь немного побуду?
Эл коротко кивнул.
— У тебя гостья? — Санемика посмотрела в сторону угла, где на гравистуле дремала Эйна, прислонившись спиной и затылком к стене.
— Неет, это не гостья, — киборг резко дернул головой, зашипел, зажмурился — снова забыл о больной шее и о том, что мотать ею нельзя. — Это пожизненный куратор всего меня, но в первую очередь механического меня, и она, как демон из ада, восстаёт рядом каждый раз, когда у меня случаются какие-то проблемы в организме или с электроникой. Впрочем, на этот раз я сам нарисовал призывную пентаграмму.
Санемика молча хлопнула глазами, посмотрела на Элиота растерянно и непонимающе.
— Она мой кибернетик, — вздохнул Элиот, немножко раздосадованный непонятливостью азулийки и тому, что она не оценила шуточку про демона.
— А, — Санемика ещё секунду-другую «повисела», потом просветлела лицом, и улыбнулась широко, наивно, совершенно по-детски: — А-а!
— Сюда залезай, — Эл хлопнул рукой по своей кровати. — Обычно тут устраиваются мои самые хитрые посетители.
Санемика помялась немного, потом вздохнула, и… опустилась на колени на больничный пол, упёрлась локтями в кровать киборга. Поза была неудобной из-за приличной высоты больничной кровати, но всё-таки Санемика предпочла это место излишней в азулийском понимании физической близости.
— Я должен извиниться за то, что хватал тебя, да, Сан? — довольно мрачным голосом произнёс Эл. Для того, чтобы теперь видеть Санемику, ему пришлось немного приподнять изголовье кровати. — Но иначе я бы до тебя не достучался.
«У меня просто руки всегда вперёд головы идут».
— Должен, Эл, — Санемика легла на простынь щекой, посмотрела на лицо Эла, и несколько секунд робко, из-под ресниц поразглядывала его по-новому окрашенные глаза. Эл тут же увёл свой взгляд куда-то в сторону кровати Нэнрила, но отворачиваться или закрывать веки не стал, дал Санемике удовлетворить любопытство.
В конце концов, это же то самое внимание, которое он любит. Приятно, что замечают перемены — но когда начинают разглядывать глаза, уже становится неловко, неуютно.
— Но лучше просто оставим эту тему, ладно? — тихо обронила азулийка. — Ты высказал, я поневоле выслушала. Только в следующий раз, знаешь, лучше бы мы с тобой обсуждали проблемы как-нибудь помягче.
— Проблемы? — только задремавшее в Эле раздражение проснулось, и теперь ещё дополнительно приправилось злостью. — Это нельзя назвать словом «проблема». Даже слово «катастрофа» не описывает в полной мере любую привязанность, которая тянется к Шаксу.
— Э-ээлиот, — с усталым примирением протянула Санемика. — Ну я же не знаю того, чего знаешь ты, и почему именно подобные привязанности должны называться по крайней мере «катастрофой». Не проси от меня объективной оценки того, чего я не понимаю.
«Альт был искренним со мной. Он не мог врать во время контакта — а вы можете всегда. Хотя в твоей искренности по этому вопросу я тоже не сомневаюсь, Эл. И твоё отношение к нему логически понятно, но потому подчёркнуто субъективно».
— Вот именно, не знаешь, — Элиот ещё злился, но уже меньше. — А так хорошо, как я, его никто во всём мире не знает. Поэтому просто слушай, что я говорю, и делай соответствующие выводы.
— Я подумаю над этим, — серьёзно пообещала Санемика. Конечно, предпоследняя реплика киборга вызывала определённые вопросы, но именно сейчас Иора хотела просто уйти от этой скользкой, непонятной, неприятной темы. — Но потом. Давай всё-таки не о плохом будем думать в больнице, м? Тут и так не очень здорово. Как ты вообще?
— Как? — Эл поднял руку и начал демонстративно загибать пальцы. — Раз — эта головная боль меня уже затрахала. Два — мне ничего нельзя делать. Всё запретили. Я должен лежать на кровати и плевать в потолок. Три — я непонятно когда отсюда выйду, никто ничего мне не говорит. Четыре — у меня нет здесь нормальной одежды, приходится ходить либо полуголым, либо в отвратительно-мешковатом больничном халате. Пять — меня тут обворовали, — для дальнейшего счёта черноволосому потребовалась вторая рука. — Шесть — рядом со мной постоянно торчит Эйна, а когда Эйны нет, то есть Руфус. Это второй стервятник-кибернетик, только, в отличие от Эйны, малокомпетентный. Вот что он мне сделал, — Эл и Санемике с возмущением продемонстрировал свой выбритый висок. — И это семь. Восемь — у меня нет здесь власти над мудаками, я ничего не могу с ними поделать, приходится терпеть! Девять — в этой ширпотребной больничке я имею статус чего-то вроде робота, и без присутствия кибернетика мне даже салфетку для рук не выдадут. И десять — я, чёрт его, в больнице! Что вообще может быть хуже?! А нет, погоди, не «и». Одиннадцать и двенадцать, — Эл потряс кулаками, поскольку пальцы для счёта уже были все загнуты. — Я не могу нормально вертеть шеей, потому что что-то в ней потянул, и хожу, переваливаясь и хромая, как беременная лакханша, потому что нехило вывернул ногу. Тринадцать — рядом со мной трудится армия сексуальных медсестричек в обалденных униформах, и Дженнифер чуть ли не за стенкой, а мне, мать его, нельзя трахаться! Четырнадцать — у меня начали сохнуть губы от, видимо, такого нездорово-лежачего и бескислородного образа жизни. Ррх, Санс, я хочу разбить окно, выпрыгнуть из палаты и убежать отсюда как можно дальше. Ещё немного, и, клянусь, я это сделаю.
— А что вообще случилось? Как ты здесь оказался? Голова, шея, нога?.. И, Элиот, — Санемика неожиданно усмехнулась. — Дженнифер разодрала тебе ногтями лицо?
— У тебя слишком хорошее сумеречное зрение, — недовольно проворчал Элиот, потерев ладонью свою не так давно пострадавшую щёку. — Нет, это была не Дженнифер. А здесь я лежу из-за сотрясения мозга. Потерял сознание, навернулся с высокого стула, вот и насобирал травм.
— Всё так серьёзно?.. Тебя лишь из-за этого по сути привязали к кровати?
— Ну, Санс, я же киборг, — с лёгким раздражением выдохнул Эл. — Плохо, когда просто мозги бьются о черепную коробку. А когда это делают мозги, нашпигованные электроникой, м-м? Я легко отделался. Но на всякий случай меня ещё стоит пронаблюдать.
— Сам понимаешь, что стоит, но при этом недоволен, что это делают? — чуть усмехнулась Санемика.
— С моей ненавистью к больницам логика так просто не справится, — на губах Эла впервые за весь вечер появилась лёгкая улыбка. — Я могу знать, что «надо», но всё равно буду искренне ненавидеть любую процедуру и переживать до неё, во время неё и немножечко после.
— Ты помнишь что-то из того периода? Когда, ну… возненавидел больницы?
— Нет, ничего. Но, видишь, в подсознании это накрепко засело.
— Может быть, психотерапевт?..
— Ой, Сан, иди к чёрту, — Эл фыркнул.
Санемика расслабила плечи и уже совсем легла-повисла на кровати, всё так же мягко посматривая на лицо Эла. Она снова подумала о том, что у Элиота не может быть детей потому, что он киборг. Он в больнице лежит потому, что для него сотрясения более опасны, чем для обычного органика. И сознание он потерял скорее всего по этой же причине. Носит в себе кучу электроники, утыкан имплантами, не может уже существовать без них. Никогда не посетит целый ряд планет, и достаточное количество индивидов будет косо смотреть ему вслед только из-за того, кто он есть.
«Я ведь тоже косо смотрела», — напомнила себе Санемика. — «Когда перестала?.. Уже после базы? Да, определённо».
Имеет большие шансы закончить свою жизнь, «выпав», став органической машиной, живым роботом. И с ненулевой вероятностью может «сорваться».
А мыслит, как он мыслит? В его движениях порой проскальзывает автоматичность. В голове, вероятно, что-то подобное есть тоже, не может не быть. Как он вообще взаимодействует с процессором? Живёт с каким-то чужим куском, эдаким холодным надзирателем, бездушным компьютером, неприятным соседом, от которого нет шансов избавиться. Наверняка же и всякие импланты ему тоже мешают, ощущаются.
И ещё у него такие глаза.
Ты в земных зеркалах не найдешь своего отраженья.
Левая стена - Синий Лед, правая стена - Алый Огонь...
(с)
Лирика: Волчица Катерина впервые робко переступила порог Логова 7 марта 2007 года
|
| Анкета
|
| |
| Вольф_Терион
♂
| Дата: Вторник, 09-Май-2017, 16:24:03 | Сообщение # 593
|
|
Ранг: Зрелый волк
Постов: 1007
Репутация: 130
Вес голоса: 4
| 402е советские сутки, Фельгейзе. Часть VII
— Эл, — едва слышно спросила Санемика. — А если бы ты мог стать обычным органиком, таким, каким был до кибернетизации, ты хотел бы?..
— Странный вопрос, Сан, — Эл посмотрел на азулийку с никому не видимым удивлением в глазах. — От тебя неожиданный, рассуждения «если бы да кабы» тебе категорически не подходят. Но ладно, пусть «если бы». Если «если бы» — то нет. Са-а-а-нс, мне тогда семнадцать лет было! Ты что? Ужасный возраст! Ни за что туда не вернусь! Не слишком ладная фигура, прыщи, любая мелочь кажется непоправимой драмой, и член думает куда чаще, чем голова!
— Элиот, а мне ведь правда интересно, — Санемика посмотрела на киборга с немым укором во взгляде.
— Ну… действительно ведь странный вопрос, — Эл потёр тыльной стороной ладони сначала лоб, потом глаз, нервно выдохнул, чуть отвернул от Санемики голову. — Я даже представить себя не-киборгом не могу. Пытаюсь сейчас — и не могу! Я же не знаю всего, чем отличаюсь от обычного человека. Не помню. Вижу внешние проявления, но не знаю, как обстоит дело с различиями самоощущения. По первому пункту я-настоящий очевидно выигрываю перед я-органическим — так что серьёзный ответ на твой вопрос тоже будет «нет». Зачем мне быть органиком, если от этого я стану слабым, медленным, полуслепым, и не смогу использовать все прелести нейрошунта и встроенного в голову компьютера? Нет, не хочу я, побывав киборгом, становиться обычным человеком, это совершенно точно. Ни за какие коврижки. Я бы чувствовал себя слишком жалким и слишком ничтожным, чтобы радоваться немногочисленным плюсам от того, что я вернулся в свой полностью естественный облик. Лучше прожить мало, но ярко, а, Санни? — Эл коротко, вполне искренне улыбнулся. Санемика пожала плечами. Она решила, что фраза Эла абстрактна, припаяна к теме случайно — не знала, что жизнь киборгов сильно сокращена. — Но я мог бы думать иначе, если бы не попробовал такой жизни. Почти наверняка не стал бы заказывать кибернетизацию, если бы не встало в том острой нужды. Но сейчас я так думаю потому, что перехлебался больниц, и ни за что, никогда не согласился бы пробыть там так долго — речь идёт о сотнях суток, — в наибуквальнейшем смысле отдав своё тело на растерзание хирургам. Но если бы я не был киборгом — я бы не знал больницы так хорошо — и тогда, быть может, такой преграды бы не испугался. Я оторва, Санс. Я бы не побоялся рискнуть. Другой интересный вопрос — пришло бы мне вообще в голову поставить над собой подобный эксперимент. В мире ведь и других развлечений хватает, куда менее времясжирающих и быстроэффектных.
— А если бы ты встал перед выбором, зная обе эти жизни? Был бы органиком, но при этом отлично знал, каково быть киборгом?
— Ну я же одну из этих жизней всё-таки не знаю, — Элиот пожал плечами. — Наверное, всё же выбрал бы киборга. Но с одним условием: кибернетизация должна пройти быстро и безболезненно! — черноволосый усмехнулся, потом призадумался. — Хотя-а… Нет, Сан, не знаю! Слишком много домыслов и допущений. Сейчас я занимаюсь тем, что дурю и тебе, и себе мозги.
— Но ты не жалеешь, что всё случилось так, как случилось?..
— Не жалею, — утвердил Элиот. — Вот в этом я уверен уже точно. В отношении меня можешь выбросить затасканное романами «а-а-а, я хочу своё прежнее тело» в помойку. Мне нравится быть киборгом. И все минусы, что есть, окупаются с лихвой. Почему всё же пошли такие вопросы, Санни? — Эл вдруг игриво сощурился, подался вперёд. — Никак решила сама стать киборгом?
— Нет, что ты! — Санемика шокированно возмутилась, а потом резко смутилась, осознав, как такое поведение выглядит со стороны, и залилась краской. — Ой, извини, Элиот. Я совсем не это имела ввиду.
— Да ладно, — беззаботно откликнулся Эл, и снова откинулся назад, взъерошил волосы одной рукой. — От азулийца очень странно было бы ожидать благосклонного мнения насчёт киборгов и кибернетизации. Ты вообще очень лояльна ко мне по сравнению со своими сородичами.
— А ведь знаешь, если бы я не познакомилась с тобой, то я бы по-прежнему считала киборгов более органическими, но менее приятными аналогами андроидов, — Санемика усмехнулась-улыбнулась.
— Да, поначалу ты вела себя рядом со мной крайне забавно. И разговаривала сама как робот, — Эл хихикнул, а Санемика снова залилась краской. — И почему больше не считаешь? Вдруг я просто имитирую личность?
— Слишком хорошо имитируешь, — мягко улыбнулась Санемика, постепенно возвращаясь к своему естественно-бледному цвету. — Нет, Эл. Ты живой, яркий. Ярче и живее многих органиков, хотя и психотик иногда. Эти твои 37,35… не всегда… — Санемика замялась на секунду, громко выдохнула, — заметны.
— Я даже не знаю, как комплимент это воспринимать или наоборот, — хмыкнул Элиот. — До сих пор не могу понять, какой такой магией незнакомые индивиды быстренько распознают во мне кибера. Даже когда у меня очки на лице, — Эл скользнул согнутым указательным пальцем по своему всё ещё столь интересному Санемике носу, будто бы поправлял невидимую оправу. — Вроде знаю отдельные признаки, но всё равно не могу понять, как можно со стороны, не разыскивая специально, ухватить их так просто, и… а, не важно. Вроде бы поводов соблюдать инкогнито мне ещё не выпадало.
— А ты сам? Не замечаешь в себе чего-то неправильного? От имплантов не бывает тебе… больно?
— Не бывает, Санс, — Эл осторожно покачал головой. — И не замечаю, потому что все кибернетические примочки для меня давно абсолютно естественны. Я чувствовал бы себя неловко без них, а не с ними. Когда я отключаю какую-то функцию, то сразу начинаю хотеть вернуть всё, как было. Знаешь ли, к удобству привыкаешь очень быстро.
— А если подведёт вдруг электроника? Случится какой-то сбой? Никогда о таком не думаешь? И не из-за неё ли ты здесь оказался?..
— Ну нет, Сан, — Эл не то фыркнул, не то усмехнулся. — Если кого и можно винить в том происшествии, то точно не её, она пыталась бороться до конца. С техническими вопросами «что будет, если», ты вообще обращайся лучше к ней, — черноволосый ткнул пальцем через плечо в сторону Эйны. — Я-то не кибернетик, откуда мне знать подобные тонкости.
— Неужели никогда не интересовался? — удивилась Санемика.
— Некоторыми вещами лучше не интересоваться, — совершенно серьёзно ответил Элиот. — Когда задаёшь вопрос, будь уверен, что хочешь знать ответ.
Санемика посмотрела на Элиота так, будто увидела его впервые, хлопнула глазами, приоткрыла было рот… и тут же сжала губы, до побеления, опустила взгляд, скомкала в одной руке больничную простыню.
Такая простая фраза. Спорная, пожалуй. Та, к которой совсем несложно прийти самому, но почему-то не всегда приходишь; Санемика вот не пришла, даже не задумывалась никогда сознательно о подобном. Иора «поймала» от неё эффект оглушения, хоть пока ещё не осознавала, какую именно струнку в её душе задела эта новая тема.
— Санс? Ты чего? — выдержав короткую паузу на случай, если азулийку «отглючит» само по себе, всё-таки поинтересовался Элиот крайне удивлённым голосом.
— Ничего. Не знаю… — Санемика вскинула взгляд на киборга, сжала кулак с закрученной в нём простынёй ещё сильнее. — Просто это кое-что проясняет… кажется. Различие между вами и нами, — Иора перевела взгляд на свою руку, неприязненно, будто бы через силу разжала пальцы, выдержала молчаливую, неподвижную паузу с десяток секунд, чтобы прийти в себя. — У азулийцев в принципе не встаёт вопроса, что не знать чего-то может быть лучше. А в Кругу не узнать то, что хоть немного интересует, просто невозможно. Вопросы всплывают сами, вызывая в головах близких ответы… Разве не лучше знать всё? Разве информация может быть лишней? Абсолютно любая информация, даже та, которая приводит к печали, к разочарованию? Ведь с учётом этого ты можешь лучше устроить своё будущее. Переживания скоротечны, они проходят; значимая информация не забывается никогда.
— В корне не согласен, — Эл посмотрел на Санемику, чуть прищурив один глаз. — Не путай информацию, которую можно как-то применить, с той, с которой поделать ты ничего не можешь. Последней не так уж и мало, и если она окажется слишком личной, то она может не просто опечалить и разочаровать, а совершенно конкретно подкосить. Я сейчас говорю не о мелочах, не об абстракциях, а о таких важных вещах, которые тесно вплетены в твою жизнь или жизнь близкого индивида. Некоторых вещей, тёмных, глубоких, тех, с которыми справиться нельзя, лучше никогда не знать. Они не приносят ничего хорошего, только лишь отравляют настоящее.
— Я не понимаю тебя, Эл.
— Ты бы хотела знать точную дату, когда умрёшь? С учётом того, что этот срок ты никак-никак не сможешь изменить? Если бы он был назначен на следующую неделю, ты бы смогла прожить последние дни так же хорошо, как если бы о своём скором конце не знала?
— Я бы, по крайней мере, смогла привести свои текущие дела в порядок, попрощаться со всеми близкими. Сделала бы что-нибудь, о чём мечтала, но никак не находила времени.
— С мечтами вообще лучше не затягивать. Появляются — исполняй, — Эл дёрнул плечом. — Союз с ними скоротечен с обеих сторон: и они могут перегореть, и ты можешь лишиться возможностей к осуществлению. Но не о том речь. Понравилось бы тебе так жить, отсчитывая часы до конца? Думая о том, что надежды нет, и развязка уже дышит в затылок? Осознавая, что уже не сделаешь большую часть того, что хотела бы сделать в своей жизни? Закрывая… сезон?
— Я была бы спокойна, — подумав, ответила Санемика. — У меня не было бы спешки и паники. Азулийцы научены смирению, Эл. Так надо — значит, мы это примем. Для многих из нас, и для меня тоже, не радостная неожиданность хуже любой определённости. Так что да, я бы хотела знать свой срок. Я бы распорядилась своим временем более правильно. Подвела бы свою черту именно так, как хотела бы сама. Конечно, без грустного ожидания бы не обошлось, но на всё есть своя расплата.
— Ожидание смерти вызвало бы у тебя всего лишь грусть? — голос Элиота прозвучал растерянно. — Санс, мы будто бы с тобой из разных миров. Или ваша вера не оставляет тебе сомнений в том, что смерть — это не окончательный конец?
— Не оставляет, Эл, — подтвердила Санемика. — Всё состоит из энергии, а она никуда не исчезает. Не знаю, в какой форме — все религии отвечают на этот вопрос слишком по-разному, — но после смерти мы продолжаем существовать и дальше. Даже если сами этого не осознаём. Ты так не думаешь?
— Я ничего на этот счёт не думаю, — Эл скрестил руки на груди, нахмурился. — Послесмертное бытие — это тоже не тот вопрос, которым стоит грузить голову. Всё равно, пока не помрёшь, так достоверно ничего и не узнаешь. А фантазировать я предпочёл бы на какие-нибудь более приятные темы.
— Например?
— Например о том, как выглядят голые азулийки, — Эл нахально улыбнулся, смерил Санемику прямым взглядом.
— Э-эл! — Санемика хихикнула, и едва удержала себя от того, чтобы не ткнуть киборга кулаком в бок. Если бы на замену кулака рядом нашёлся какой-нибудь подходящий предмет, Иора бы точно его использовала.
— Интересно, а когда в Кругу есть супруги, и кто-то из них думает о сексе, то эти картинки видит вся семья? — Эл разухмылялся.
— Постыдным такое считается только у вас, — однако сказав это, Санемика всё же снова залилась румянцем.
— А ведь это тоже для других лишняя информация, — посерьёзнев, заметил киборг. — Особенно если супруг хочет секса не только с супругой… Не только о мыслях, о некоторых вещах из прошлого своего нынешнего друга иногда лучше тоже не знать. Потому что прошлое — это прошлое, оно больше не имеет значения, оно ушло. Индивиды меняются со временем. Но даже у тех, кто это понимает, осадок в душе от новых сведений всё равно останется. Например, не стоит детям знать, что их любимый отец когда-то задушил в подворотне щенка, не правда ли?.. Вряд ли они отвернутся от него из-за этого, но и воспринимать станут немного иначе, даже если понимают, что папочка подобного больше не сделает. Полная открытость — не всегда хорошо, Санс. Я не хотел бы общаться контактом, подобном вашему, азулийскому. Иногда надо оставлять что-то в тени. И иногда индивидам надо, чтобы их обманывали.
— Я опять не совсем понимаю, — Иора чуть нахмурилась. — Как это — хорошо, когда что-то остаётся в тени? Как это — надо, чтобы обманывали?
Элиот молчал не меньше минуты, прежде чем ответил. Во время паузы он тоже нахмурился, прикусил нижнюю губу — вначале размышлял, какой понятный Иоре пример подобрать, а потом думал, стоит ли найденный пример озвучивать.
— Например, я бы точно не хотел при каждом новом знакомстве получать комментарий о своих глазах, а потом ещё и с завидной периодичностью ловить его повторение, — всё же решился он. — Тоже та информация, которая для меня совершенно бессмысленна, с которой ничего нельзя поделать. Она меня только расстроит. Индивид подумал мельком — я поймал то, что для меня не предназначалось — и мне нехорошо, и индивиду неловко, что он поимел в своей голове бестактные мысли. Или пример строго противоположный: индивид делает комплемент, чтобы поднять мне настроение, а я сразу вижу, что на самом-то деле ему моя причёска не нравится, и вместо радости получаю расстройство. Иногда бывает полезно соврать, умолчать о чём-то не существенном, чтобы не поссориться с другом по-серьёзному; иногда надо соврать сильно, чтобы не потерять отношения, которые гораздо ценнее прошедшего, оставленного за спиной эпизода. Индивиды стремятся казаться лучше для других, это естественно. Надо оставлять им на это право. Ещё бывает нужно соврать, чтобы поддержать друга, соврать ему на пользу. Сказать «всё будет хорошо», когда он сломлен, даже если знаешь, что хорошо ничего уже не будет. Ведь так сильно бывают нужны эти слова, чтобы не раствориться, не поломаться окончательно!.. Нельзя сказать больному ребёнку, что он умирает. Что он будет страдать и никогда не вырастет. Надо сидеть рядом с ним, улыбаться, гладить по голове, читать книги и рисовать ему планы на будущее. Враньём давать ему повод на улыбку, на последний свет в его угасающей жизни. Знаешь, Санс, я могу иногда говорить о том, что хочу поставить себе голосовой детектор лжи, и иногда даже правда думаю, что он полезен. Но знай: на самом деле это только трёп. Никогда я не поставлю себе подобный девайс на самом деле. Мне тоже нужно, чтобы меня обманывали. Я хочу сохранить своё право на то, чтобы не знать того, что мне не нужно. Я хочу жить в галасообществе и играть по его естественным правилам. Хочу врать, слушать враньё, собирать головоломки «правда-не правда» и дозировать как поступающую, так и исходящую от меня информацию.
— Элиот. Почему ты потерял сознание?
— Санемика, — на губах киборга появилась лёгкая улыбка. — Задавай только те вопросы, на которые действительно хочешь знать ответ. И почаще думай о том, что информация бывает лишней.
— Ладно, Эл, — Санемика немного грустно усмехнулась. — Кажется, теперь я правда тебя поняла. И ещё, возможно, чуть лучше — своего брата, который с определённых пор тоже стал мне казаться гостем из другого мира. Не знаю, как такое возможно, но в мою голову действительно упала мысль, что, может, и не стоит всегда строго знать, ложь перед тобой находится или правда. И что не надо считать устное общение несовершенным потому, что оно не даёт определённости в этом вопросе. Хотя оно всё равно настолько… неполное, — азулийка как-то резко сникла. — Знал бы ты, Эли, знал бы хоть кто-нибудь из вас, насколько сильно мне его недостаточно.
— Хочешь, попробуем азулийский вариант? — после секундной паузы-заминки Эл протянул к Санемике свою левую руку, положил её рядом с лицом азулийки. — Почти нет живых нервов, помнишь? С Шаксом это срабатывает. С тобой, быть может, тоже получится.
— Эл, нет, — Санемика смотрела на кисть киборга широко раскрытыми глазами. — Я не знаю, как это у нас работает! Нет абсолютно никаких гарантий, что твои искусственные нервы меняют дело!
— Да ладно, Санс, — безмятежно обронил черноволосый. — От секундного прикосновения ничего страшного ни с тобой, ни со мной не случится. Ну, подумаешь, покорчусь чуть-чуть. Клянусь, терпеть целый день головную боль — это намного хуже!
— А ты ещё говорил, что не хочешь так, как мы, общаться, — с лёгким, растерянным смешком заметила Санемика. Немного поколебавшись, она подняла свою закрытую перчаткой руку, осторожно, бережно, едва-едва коснулась пальцев Элиота, закрывая их, и отодвинула смуглую кисть киборга от себя. — Ты меняешься, как летний ветерок. Как морское течение.
— Вот это уже точно прозвучало как комплимент, очень уж поэтично, — мягко усмехнулся Эл. — Ладно, не хочешь, как хочешь. Но помни: попробовать меня потрогать остаётся в твоём праве.
— Ладно, — легко согласилась Санемика, не думая, однако, что когда-нибудь действительно воспользуется столь щедрым предложением. — Ой, слушай!!! Насчёт «поэтично». Я же тебе подарочки принесла.
Азулийка нагнулась, достала из пострадавшей сегодня сумки два томика со стихами, передала их Элиоту в руки. Тот скользнул взглядом по обложке каждого, открыл один наугад, пробежался глазами по странице.
— Сто лет не читал бумажных книг, — заметил он, откладывая книги на тумбочку. — Спасибо, Санс. Вот только в пункт «ничего нельзя» читать тоже входит.
— Попроси почитать тебе вслух Дженнифер, — не растерялась азулийка.
— Обязательно, — Эл изогнул губы в улыбке. — Пусть она меня хоть так развлекает, раз все физические нагрузки под запретом.
— А книжки ведь ещё не всё, — Санемика вопросительно посмотрела на Элиота. — Есть-то тебе можно?
Элиот кивнул.
— Можно. Нужно. Но не хочется.
— Да ты хотя бы попробуй, — Санемика снова покопалась в сумке, после чего выдала киборгу небольшой контейнер со вставленным в его бок вакбором. — Хавира. Наше национальное блюдо. Вдруг понравится?
— Попробую. Спасибо. Оно же, мм..? Без кулинарных странностей?
— Что ты имеешь ввиду?
— Сырого мяса, чьих-то желудочных соков, фекалий или чего-то подобного, мерзкого, несъедобного оно не содержит? Там не живые черви, не личинки, не жуки в любом виде?
— Не-е-т, это просто фаршированные мясом слегка сладковатые плоды. Всё это запечено и полито вкусным соусом. Не знаю, из чего точно он сделан, но вроде бы ничего из тобой перечисленного там нет.
— Понял, посмотрю в экстранете, — Эл усмехнулся, отставил контейнер с лакомством туда же, куда убрал и книжки. — Спасибо, что заглянула, Санс.
— Намёк, значит? — Санемика чуть улыбнулась. — Мне было приятно заглянуть. И уже правда поздно — наверное, дежурная медсестра теперь наворчит на меня. До встречи, Элиот. Поправляйся.
— Добавь «скорее»! Санни, Санни, пожалуйста!
— Скорее поправляйся, — хихикнула азулийка, подхватила с пола сумку, встала в полный рост, отряхнула колени и отправилась к выходу.
Медсестра правда её чуть-чуть пожурила, но испортить приподнятое настроение не смогла.
А Элиот, несмотря на врачебные запреты и на нелюбовь к печатному слову, всё-таки попробовал немного почитать. Завяз на первых трёх страницах и уснул.
|
| Анкета
|
| |
| Эрин
♀
| Дата: Понедельник, 27-Ноя-2017, 18:07:08 | Сообщение # 594
|
|
Ранг: Зрелый волк
Постов: 2284
Репутация: 281
Вес голоса: 5
| Когда-то, где-то.
— Сходили прогуляться, чтоб его...
— Слушай, извини. Я же не знала, что так будет. Я просто хотела...
— Впутаться в очередные неприятности?
— Повеселиться.
— Да для тебя это одно и то же.
— Вы двое, а ну прекратите перешёптываться!
— Пошёл ты на..!
— Вар. Вар, не смей посылать мужика с пушкой.
— …
— Тебе повезло, что он не услышал.
Варсориэль сжала челюсти и недовольно пошевелила мандибулами. Кайлюляк в чём-то прав — нужно держать себя в руках и не конфликтовать с врагом, если ты безоружен и находишься в роли заложника вместе с кучкой гражданских. Как там учили? Во всём соглашаться с преступником, не смотреть в глаза, бла-бла-бла..?
— ...Слушай, а ты можешь взломать их линию связи?
— Вар. Даже если бы я потенциально мог, как я сделаю это без техники или даже терминала? Со связанными руками? Вот ты можешь что-нибудь взорвать без взрывчатки?
— Мог бы просто сказать «нет»! Подумаешь, забыла...
— Тш-ш. Если не можешь замолчать, говори хотя бы так, чтобы никто не слышал.
— «Не можешь замолчать»... я пытаюсь придумать решение проблемы. Или ты что, предлагаешь сидеть и ждать?
— Да. Слушай, это не наше задание. И разрешать эту ситуацию должна полиция, а не мы.
— Да чтоб нас — нас! — спасала какая-то копская шелупонь?!
— Тшшш!
— Слушай, их всего-то трое...
— Пятеро.
— Ой, нашёлся великий математик. Ну пятеро? И что? Я три десятка в одиночку в могилы сложила.
— У тебя было четыре килограмма самопалки, Варса. И напомнить, чем всё тогда кончилось? Ты сложила ещё и всё здание!
— Ну в нём же не жил никто...
— Я же сказал вам двоим заткнуться!!
— Ну вот что ты сде...
Удар прикладом прилетел почему-то не более шумной Варсориэль, а её товарищу. Тряхнув головой, оправившись от урона довольно быстро, Кайлюляк покосился на длайку с таким укором, что та наконец-то прекратила болтать. И, смерив взглядом уже отошедшего в другой конец зала бандита, своим видом явственно показала: всё, шутки кончились. Паршивец за это поплатится.
— Мы не можем ждать полицию. Они обещали начать убивать по два заложника каждые пятнадцать минут. И если полиция не начнёт действовать сейчас, какой-то парочке скоро не жить.
— И что ты предлагаешь?
— Не поможешь мне... мхм, поправить левый сапог? Я не могу сама дотянутся.
— О, милосердные духи. Ты божилась, что оставила всё оружие на борту..!
— Да это разве оружие? Это так... зубочисточка.
Что ж, лезвие, заткнутое за голенище, объяснило сочетание вечернего платья с тяжёлыми сапогами.
— Варса... всё. У меня нет слов.
— Значит, пора за дело.
Конечно, Варсориэль обещала Кайлюляку не брать с собой оружие и не параноить, сходить с ним на нормальную, адекватную прогулку, выпить в баре как обычные гражданские и не пугать никого всякими колюще-режущими штуками, но сейчас он был рад, что она не послушалась. Крохотным лезвием длиной сантиметров в пять вряд ли можно было кого-либо знатно перепугать, но оно точно могло справиться с фиксаторами, сковавшими руки заложникам. Теперь надо только улучить момент...
Захватчики — явно не профи. Или, по крайней мере, данный индивид, что приставлен был следить за этим залом. Он явно нервничает — его коленки заметно дрожат, а в командах проскакивают истеричные нотки, — ходит медленно и надолго поворачивается спиной к тем или иным частям зала. Не сечёт обстановку по всей площади охраняемой территории, смотрит только перед собой. Единственная проблема — лазерный пистолет в его руках, но даже эту штуку он держит крайне неловко. Его напарник, периодически заходящий проверить, всё ли у товарища в порядке, выглядит куда внушительнее, серьёзнее и опаснее, но сейчас его здесь нет, и, если верить отслеженной Варсой периодике его визитов, снова явится он минуты через две.
Только одна проблема: они все постоянно на связи. Если этот парень издаст хоть писк, все его товарищи переполошатся и, вероятно, начнут стирать заложников из списков потенциальных выживших.
В этом баре два зала, одна кухня и туалет. Преступников всего пятеро. Согнали ли они всех, кто находился в баре, в какие-то два помещения, или держат их там же, где застали? В этот зал точно никого не сгоняли. Но во второй..?
Когда передвигающийся бандит странствовал по коридору, Варсориэль могла расслышать только четыре хлопка дверей. Курсирующий охранник входит в помещение и осматривает его какое-то время, дверь успевает закрыться за ним — соответственно, дверь каждого помещения успевает за его визит хлопнуть дважды. Четыре хлопка — два помещения помимо этого зала. Но что, если через длинный коридор, соединяющий все помещения бара, просто не слышно хлопков из самой дальней двери?..
Ближайшим помещением к этому залу является общий, совмещённый туалет, и дверь в него противно и громко скрипит — этот раздражающий факт Варсориэль отметила сразу и чётко запомнила. До нападения этих горе-террористов, сидя за ближайшим столиком к выходу, Варса и Кайлюляк постоянно слышали, как проходящие индивиды открывают и закрывают дверь уборной. Ни один из хлопков, создаваемых курсирующим надзирателем сейчас, не издавал противный скрип. Нет, в туалете бандитов нет.
Едва слышный глухой звук, очевидно, издают двери кухни, находящейся дальше всего от этого зала. Итак, если в этом баре прилегающих к основному коридору помещений всего четыре, уборная точно не использована преступниками, а всего двери хлопают четыре раза (в проходе этого зала дверей не было), получается, что преступники развели заложников по трём помещениям.
Идиоты. В этом зале куча места. Куда удобнее было бы согнать всех сюда — тогда за всей толпой следили бы вместе, это намного надёжнее. Кто, ну кто так нелепо планирует захваты..?
Другой вопрос. Преступник, дежурящий в этом зале — явный непрофессионал, в то время как его друзья держатся заметно лучше. По-хорошему, ему нужен более уверенный напарник.
— Их точно пятеро?
— Я, по-твоему, слепой?
— Ладно, ладно.
...По-хорошему, ему нужен более уверенный напарник, особенно учитывая то, что в этом зале, более крупном, больше всего народу. Но напарника нет, хотя число преступников в пять индивидов позволило бы это. Если помещения три, преступников пять, один ходит по коридору, и даже такого неумёху оставили одного, значит, вероятнее всего охранники в помещениях стоят поодиночке, и пятый занят чем-то ещё. Из этого вытекает новый вопрос: чем и где?
Ведёт переговоры с полицией?.. Возможно.
— Я надеюсь, среди них нет гурталинов?
— Я тебя расстрою.
— Угх.
Открылась дверь, вошёл крупный, рослый саахшвет с закинутым на плечо лазерным ружьём. Оглядев присутствующих в зале, он покосился на своего нервного товарища и с серьёзным видом кивнул. Тот кивнул в ответ. Саахшвет обошёл всё помещение, внимательно осмотрел всех заложников. Внимательно, но недостаточно — Кайлюляк вполне успешно сокрыл от его взора вытащенное из сапога Варсориэль лезвие, заткнув его под складку своего широкого тканого пояса.
Удостоверившись, что всё в порядке, саахшвет доложил об этом своим товарищам по общей связи и снова вышел в коридор. Кайлюляк извлёк обратно на свет спрятанное лезвие, вопросительно посмотрел на Варсориэль. Длайка коротко кивнула, повернув голову в совсем другую сторону и, когда охранник в очередной раз повернулся к парочке спиной, тихо подвинулась поближе и подставила своему соратнику-кнорри сцепленные фиксатором запястья. Тот ловко распорол фиксатор сначала на Варсе, а затем и на себе. Длинные и гибкие, больше похожие на щупальца, чем на обычные конечности, руки кнорри были крайне подвижными даже в сцепленном состоянии, Кайлюляку освобождение не доставило особых сложностей. Увидевший процесс разрезания фиксаторов танимиец-заложник, сидевший слева от Варсориэль, вперил в длайку полные ужаса серовато-голубые глаза, но, слава богу, не издал ни звука. Варса задорно подмигнула ему так, будто всё абсолютно нормально.
Кайлюляк, в отличии от неё, имел настроение куда более серьёзное. Он был сосредоточен и мрачен, изо всех сил изображал порядочного заложника. На голове его в том месте, куда прилетел удар от бандита, уже набухла ярко-фиолетовая шишка, и из маленькой рассечённой ранки скатилась по виску большая тёмная капля. Место удара пульсировало болью, и в голове мутилось, но кнорри старался не обращать на это внимания. Профессионалу ни к чему концентрироваться на таких плёвых повреждениях.
Бандит зашёл на новый круг обхода, повернулся лицом к той части зала, в которой сидели Варсориэль и её друг. Оба сделали вид, что всё ещё связаны, наклонили головы, робко опустили глаза — они делали так каждый раз, когда преступники имели хоть малейший шанс их заметить, но сейчас важно было быть максимально не подозрительными. И, что ж, это получилось.
Невнимательный охранник зашёл на новый круг, прошагав почти вплотную к Варсориэль и Кайлюляку, но всё равно не увидев с высоты своего сравнительно небольшого роста то, что на их сведённых на пояснице руках больше нет фиксаторов. И стоило только ему повернуться спиной, как Варса медленно, беззвучно встала и в один бросок, похожий на прыжок зверя, настигла бандита. Короткий хруст сворачиваемых шейных позвонков — вот и всё, что могли услышать товарищи незадачливого охранника перед его гибелью. Заложники разом издали полный ужаса вдох, но он оказался слишком тихим, чтобы быть услышанным.
Варсориэль и подскочивший Кайлюляк подхватили падающее тело, мягко опустили его на пол, не дав издать характерный звук падения. Длайка ловко извлекла из его уха передатчик и сунула в своё. В эфире заканчивал отчёт о порядке в втором зале тот, кто ходил по коридору.
Кайлюляк приложил палец к своей вытянутой пёсьей морде и издал отчётливое «тс-с», погрозил рукой остальным заложникам. Они охнули, прижались друг к другу, кто-то тихо заплакал. И, если судить по запаху, донёсшемуся до довольно чувствительного кнорийского носа, кто-то даже надул в штаны. Варсориэль вырвала из рук мёртвого бандита бластер, стрелой метнулась к проходу и замерла, внимательно прислушиваясь к шагам, доносящимся одновременно и из коридора, и из динамика передатчика.
Снаружи раздался звучный хлопок: захватчик-патрульный покинул второй зал и направился в кухню. Это значит, что теперь к этой части коридора он повёрнут спиной. Варсориэль кивнула подбежавшему Кайлюляку и резко высунулась в проход.
Беззвучный, как у хищницы, лёгкий выпад дальше. Беззвучный выстрел лазерника, незаметный, но смертельный, вскипятивший мозги бандита, попав ему ровно в затылок. Беззвучная смерть. Но звук падающего тела этот раз был неизбежен.
Однако даже быстрее, чем саахшвет рухнул на пол, длайка и кнорри выбежали из своего зала в коридор и метнулись дальше.
— …Загат, пора припугнуть их, условия не выполняются, — раздался из передатчика низкий, хриплый голос. И почти в этот же миг пространство разрезали приглушённые стенами выстрели кинетика и громкие крики ужаса, а следом за ними — вой и рыдания.
Не сдержавшись, Варсориэль чуть слышно выплюнула матерное слово, не останавливаясь, замерев только у двери во второй зал. Кайлюляк двинулся дальше, к кухне, забрав у трупа саахшвета ружьё.
Непрофессионализм читался в каждом действии захватчиков, но то, что стрелявший не колебался ни секунды, очевидно, стреляя по живым индивидам... это совсем не вплеталось в общую картину. Мозгов нет, но жестокости при этом не занимать? Ну и жесть. Что это вообще за типы и что им нужно?
— Алаф, что у тебя? — вопросили из передатчика. Прошла секунда, вторая, но никто не ответил, и Варса с напряжением осознала, что Алафом был кто-то из ею убитых. — Алаф!
Варсориэль больше не стала медлить — резко распахнула двери во второй зал, вскинула пистолет... и едва успела нырнуть за стенку обратно в коридор. Лёгкая фанерная дверь тут же была прожарена залпом мощного плазмогана, от неё в стороны разлетелись подожжённые щепки.
Сомнений не было — за долю секунды, проведённую в зале, Варса явственно увидела силуэт гурталина.
«Свята матушка, ну почему всё самое большое дерьмо всегда достаётся мне?!» — про себя хныкнула длайка, глянув на свой жалкий лазерник. Спустя секунду раздалась стрельба из знакомой уже кинетики где-то на кухне.
Варсориэль хотела было снова сунуться в зал, сделать хотя бы один выстрел, но вовремя поняла, что имеет слишком большой шанс задеть кого-то из заложников. Что делать, что делать, что делать?
Судя по затихшим выстрелам, у Кайлюляка дела шли получше... или наоборот.
Спустя мгновение возникший вопрос по поводу действий решился сам собой: как и его товарищи, гурталин явно не блистал интеллектом, и сквозь гул, издаваемый напуганными пленниками, Варса отчётливо услышала тяжёлые шаги. Противник явно решил покинуть свою выгодную позицию и направился к выходу из зала. Вместе с ним приближался и один завыватель. Использует кого-то в качестве живого щита? Ладно, не абсолютный идиот.
Но всё-таки идиот.
Вдоль стен коридора стояли, прилегая к ним, декоративные колонны. Варса не была уверена, из чего они сделаны и выдержат ли выстрел из плазмовика, но выбора особого не было — длайка беззвучно нырнула за одну из них и замерла, едва ли не задержала дыхание. Сквозь маленькую щёлочку между колонной и стеной, если прижаться к последней щекой, можно было разглядеть то, что происходит дальше по коридору.
Да, гурталин использовал живой щит, удерживая перед собой кого-то из заложников. Тот упирался и умолял отпустить его, но преступник не слушал. Он был сосредоточен на поиске врага.
Гурталин посмотрел в ту часть коридора, в которой за колонной таилась Варсориэль, но длайка не подала никаких признаков жизни. Бандит, похоже, не видел, в какую именно сторону выпрыгнула из зала его противница, и потому повернулся в противоположную, устремил взгляд в дальний конец коридора. Подвижность гурталинской шеи крайне ограничена, и потому ему пришлось поворачиваться всем телом. Этим-то моментом и воспользовалась Варса: резко высунулась из-за колонны и... не успела ещё вдавить гашетку, а часть головы гурталина уже взорвалась снопом кипящих брызг. Спустя секунду громко заорал забрызганный кровью заложник, упал на пол и принялся рыдать, его чудом не придавило падающей гурталинской тушей.
Варса резко обернулась, вскинув пистолет, и увидела высунувшегося из-за колонны дальше по коридору Кайлюляка.
— Да как, мать твою, ты вечно появляешься?! — не сдержалась длайка, прикрикнула в голос, но кнорри только рыкнул и приказал ей немедленно бежать за ним. О его способности неожиданно возникать рядом в самый подходящий момент едва ли не легенды ходили, но своих секретов чёртов усатый не раскрывал.
Впрочем, сейчас причиной его раздражения была совсем не засекреченная технология перемещений.
За дверью в кухню скрывалась проблема. Проблема намного большая, нежели гурталин. Это Варсориэль поняла с самого порога. Труп бандита лежал на полу, со здоровенной дырой от мощного лазерного луча в груди. А пятерых живых кухонных заложников всё ещё связывала длинная шлея, на которой висела самопальная бомба. Ну как, бомба... коробка взрывчатки да ведущий отсчёт детонатор.
3:04
3:03
3:02...
— Я его пристрелил, но, очевидно, он успе...
— Неважно. Заткнись, — прервала кнорри Варса, двинувшись к устройству. — Чёрт, да тут взрывчатки хватит на то, полздания рухнуло...
Услышав это, кто-то из заложников зарыдал в голос.
— Ты же сможешь её обезвредить, правда? — Кайлюляк неуверенно протянул напарнице её сапожное лезвие.
— Я копалась в бомбах тогда, когда ты ещё пешком под стол ходил, — не весело и не хвастливо, скорее нервно заявила Варса, осматривая новую проблему.
— Вообще-то, я старше тебя, — а вот у кнорри голос был такой, будто он воспринял фразу длайки как личное оскорбление.
Кайлюляк понятия не имел, что Варса делает. Она принялась сосредоточенно разглядывать взрывное устройство, стараясь не обращать внимания на бегущее на табло время, аккуратно сняла корпус со взрывной коробки. Что она делала дальше, кнорри уже не видел — длайка загородила ему обзор своим плечом. Но смотреть на это и не хотелось — Кайлюляку было страшно, и он нервно отвернулся в сторону.
— Наверное, Инк нас убьёт, — вдруг озабоченно предположил Кайлюляк. — ну и умудрились же мы так встрять...
— Нет, что ты, Инк нас точно не прикончит, — беззаботно отмахнулась Варсориэль. И тут же с раздражением выдавила: — Потому что это сделает бомба, если ты не заткнёшься и продолжишь мешать мне!
Когда что-то вдруг оглушительно бабахнуло, у Кайлюляка сердце пропустило удар, он подумал, что вот он, конец, но мгновением позже осознал, что его тело и пространство вокруг в прежнем состоянии, а взрыв донёсся из другого конца коридора. Раздались громкие шаги группы индивидов. Стало ясно — полицейские начали штурм.
— О Вселенная, нет, нет-нет-нет, только не сейчас!! — взвыла Варса, тоже понявшая, что происходит. — Я ещё не закончила!
Из-под двери вдруг заструился белый туман, и спустя секунду глаза адски защипало, засаднило в лёгких.
Всё последующее произошло в одно мгновение: лезвие в руке Варсы разделило пополам какой-то из проводов, с громким стуком слетела с петель выбитая чьим-то пинком дверь, чьи-то сильные руки с размаху впечатали Кайлюляка в стену, а его напарницу прижали к полу.
И табло с бегущими циферками вдруг мигнуло и погасло.
—...значит, вы — члены какого-то там специального отряда, я правильно всё понял?
— Правильно, господин жопокоп.
— Вар. Повежливее.
— Слушай, я только что обезвредила чёртову бомбу, а нас третий час мучают этими грёбаными допросами! Нормальным индивидам за такое медали дают! — Варсориэль стукнула кулаком по столу и снова обратила своё внимание на полицейского. — Да позвоните вы капитану, наконец, он вам всё подтвердит!
— Вар. Не истери. Они имеют полное право нас подозревать.
— С какой это стати?!
Кайлюляк ничего не ответил и только устало потёр глаза. Они опухли, всё ещё чесались и слезились, и ему это совсем не нравилось.
Открылась дверь, и в допросную легко проскользнула маленькая лейтенантка-таними.
— Капитан, — высоким голоском отчиталась она, — многие пострадавшие подтверждают, что эти двое действительно были посетителями «Бата-Тул» и так же находились среди заложников. Повара бара подтвердили, что госпожа Р'Лозрехт не имела отношения к установке бомбы, но деактивировала её.
— Всосали?! — Варсориэль звучно хлопнула в ладоши и направила на ведущего допрос копа «пальцы-пистолетики». Следователь закатил глаза.
— Лейтенант Тан Фир.
— Да, сэр?
— Найдите способ связаться с капитаном длайской армии Инкнариэлем Д'Хавордом, — следователь скосил все три своих глаза на парочку незадачливых боевиков, — я правильно запомнил?
— Правильно, — фыркнула Варса.
— Как думаешь, а теперь шеф нас убьёт? — немного подумав, спросил у подруги Кайлюляк.
— Ну, вот теперь — может быть...
It doesn't matter what you've heard,
Impossible is not a word,
It's just a reason for someone not to try.©
|
| Анкета
|
| |
|
|
